у него оставалось, и сорвал свой джек-пот.
В больничной палате, где запахи камфары, медицинского спирта, йода и еще бог знает чего, соединялись вместе, Аркадий продолжал лететь на чёртовой карусели и кричал, чтобы её остановили. А потом всё исчезло…
– Зрачки не реагируют, – чей-то мужской голос звучал очень далеко, и то и дело пропадал в сплошном белом шуме. – Что с ним такое? Обычная травматическая ампутация, в его годы при таком богатырском здоровье – это тьфу. А он помрёт у нас сейчас…
– Кровь, Сергей Сергеич! Кровь не та! – как-то страшно закричал откуда-то с другой стороны совсем молодой женский голос, и Аркадию почему-то показалось, что он знает эту девушку. – У него же «первая», а ему «третью» вливают!
– Чёрт, а ну быстро!…
Уже лёжа в палате смертников, куда его, как шепнула нянечка, определил умирать главврач, Аркадий точно решил, что выживет, чтобы узнать, кто был этим ангелом, обернувшимся девушкой и спустившимся к нему с небес. А может, он и сам поднимался туда на какое-то время, но снова вернулся на землю, и девушка-ангел осталась там, где и положено жить ангелам. Аркадий хотел было снова, как в детстве, поверить в бога, но однажды дверь палаты открылась и вошла она во всём медицинском белом. Спустя год они поженились…
*************
Теперь, шестнадцать лет спустя, давно живший в России Аркадий, лишь благодарил судьбу за всё, на зависть всем несчастьям явив с женой на белый свет сына Влада. И сейчас Аркадий шёл в это прохладное задождевое августовское утро к родной Растовице на любимую рыбалку через владения соседа Юракова. Задетые им мокрые юраковские подсолнухи обрушивали ему на плечи всю оставшуюся после умывания воду, а трава предательски скользила под пластмассовой ногой Аркадия, напоминая ему, что он уже не тот мальчишка, бежавший здесь много лет назад с удочками рано утром, чтобы обязательно быть с рыбой.
Раставица была распогожена тёплым утренним солнцем и лёгким, почти призрачным, ветерком. Катившие куда-то к Днепру волны убегали от него, как чай от дуновения в блюдце. Аркадий спустился на берег, и лицо его приобрело выражение, какое только может быть у человека, которого лишили удовольствия или, по крайней мере, отодвинули его на неопределённое время.
– А ты чего это моё место занял, Миша? – не здороваясь и не меняя даже для приличия лица, поинтересовался Аркадий.
– Здоров, здоров, да садись уже рядом, – зашикал на него Миша, не спуская глаз с удочки. – Ах ты, крокодил! Ушёл, а!
Миша выдернул пустую удочку со съеденным червём.
– Вот же, крокодил! – повторил он
Крокодилами Миша обзывал всех, и в деревне это хорошо знали. Он называл так попавшую под горячую руку жену Стасю, обоих сыновей и даже маленьких внуков. Мишину собаку, разумеется, тоже звали Крокодилом. Михайло был знатным рыболовом и, как уже было понятно, любую выловленную им рыбу, невзирая на её происхождение, обязательно нарекал крокодилом. Это, любимое им, ругательство
