выстояли очередь и протянули учетнику документы. Он разглядывал их несколько секунд, потом схватил меня за правую руку и впечатал в нее шаблон. Тысяча игл, напичканных бескислотными червячными красками впились в кожу. Это было ужасно больно, я едва не разревелся. А когда Саймон протянул свою руку, учетник сказал:
– Одни документы, одна метка.
Не знаю, почему он выбрал именно меня. Скорее всего, это вышло случайно.
Я отрицательно покачал головой.
– По документам у четы Сто Сорок Два только один сын, так? – уточнил Жан. – И у него есть метка. Саймону ничего не грозит. Официально его не существует, а значит, и правила он нарушить не может.
– Да, но… Если у него нет ни документов, ни метки, он не является подданным ОКПиН и не имеет права находиться на их острове. Он чужеземец и подлежит ликвидации. Стратеги не в курсе нашей ситуации да и вряд ли захотят разбираться. О, Боги Пандоры, что же я наделал?
Осознание шарахнуло по голове трехтонной железной плитой. В ушах зазвенело. План Саймона не сработает. Он не имеет права ни на суд, ни на Исправительный остров. Его просто уничтожат.
– Я не подумал об этом, – Жан побледнел и тут же вскочил на ноги. – Надо срочно забрать его оттуда.
Я тоже поднялся. Меня всего трясло. Стратеги причалят через полтора часа, а извозникам хватит и десяти минут, чтобы довезти их до завода.
Мы со всех ног кинулись на второй этаж. Туда, где проходил урок конструирования консервных банок. Еще один общеобразовательный предмет, который никак не касался нашей будущей профессии. Весь наш выпуск по окончании обучения встанет к конвейеру и будет раскладывать по банкам уже готовую еду. А дальше самых ушлых будет ждать карьерный рост. Одни станут вахтерами в Управлении, другие учителями академии, а третьи бригадирами в разных цехах завода. А на их смену придет следующий выпуск второго раздела. Но нам с Саймоном не придется на все это смотреть и тем более в этом участвовать. Скорее всего, мы не доживем даже до утра.
Я добежал до кабинета ККБ первым. На привычном месте брата не оказалось. Сердце провалилось в желудок. Воображение вмиг нарисовало ужасающую картину казни. Перед глазами появились пульсирующие темные круги. Жан подошел сзади положил руку на мое плечо и указал пальцем на последнюю парту другого ряда. Саймон сидел рядом со Сто Восемьдесят Четвертой и увлеченно черкал что-то на рисовальном листе, то и дело поглядывая на свою соседку. Рузанна покраснела и пялилась в его конспекты с нескрываемым любопытством.
Я вдруг почувствовал желание, как следует, ему врезать. В глазах прояснилось, но меня всего затрясло от ярости. В такой критический момент, когда нам следовало бы держаться вместе, он мало того, что свалил, так еще и сел за другую парту! И все же сквозь нахлынувшие эмоции протиснулся вздох облегчения. Саймон был в классе. Живой.
Я тихо прошел на привычное место и шлепнулся на стул. Жан остался стоять в дверях. Учитель прервал лекцию и вопросительно приподнял черные, поддернутые сединой брови, однако ни раздражения, ни гнева во взгляде не отразилось.
