сие лишь при жутко ненастной погоде.
Если светит солнышко, как в день прибытия его на Святую Гору, Наполеон со своими планами «чистит мундир».
С места в карьер брат Владимир стал расписывать маршрут путешествия по часам и минутам. При этом напрочь забыв, что нас, на секундочку, ещё не поселили и неизвестно, поселят ли вообще. В моём пророческом предвидении, как оказалось, была доля истины, понеже всем здесь управляет Богородица.
Однако чтобы понять сию истину, нужно подвизаться на Святой Горе не один день, а то и не один год. Володимер хоть и не в первый раз паломничал здесь, гранит такой сложной науки оказался ему явно не по зубам.
Никита же, дабы не прибегать к услугам стоматолога, за всё время не проронил ни единого слова, если не считать ценных указаний своей многочисленной армии поклонников цветочного бизнеса. Мобильный телефон в его руках уже раскалился докрасна, а может это просто солнце отражалось в его экране. Но создавалось ощущение, что он уже дымится от напряжения.
Традиционное «алё-алё» свидетельствовало о том, что Никита обзванивал все свои не шибко многочисленные торговые точки с целью получения коммерческой информации.
С ним мы познакомились несколькими годами ранее, также в мае месяце и не где-нибудь, а на Святой Земле. Причём, когда наша группа покидала Второй Иерусалим, чтобы поклониться Первому, также был проливной дождь, и мы все боялись, что рейс отложат, а то и отменят вовсе. Только Ники был аналогичным образом невозмутим. Его традиционное, также как и сейчас, «алё-алё» сопровождалось весёлыми шуточками паломниц, которых это не просто забавляло, но и отвлекало от навязчивых мыслей. После чего Никита открыл Псалтирь в кожаном переплёте, привезённую как раз со Святой Земли, и углубился в сугубую молитву.
Помню, тогда у меня создалось впечатление, что он единственный из всех твёрдо верит, что вскоре мы очутимся во Святой Земле. Даже отец Андрей, духовник нашей группы, и тот был в растерянности, уже высказал все слова ободрения и не находил новых.
Ожидание длилось где-то, наверное, третий час, но обнадёживающей информации всё никак не поступало. Припасённые – по старой советской привычке – сухпайки кое-кому реально пригодились. Трапеза под крылом самолёта вполне могла состояться «после дождичка в четверг», а неделя только начиналась. Вёдро не шибко спешило на наш огонёк, цены же в буфете кусались паче западносибирского гнуса.
После прочтения девяностого псалма Никита вынул из баула пакет с кедровыми орешками, и тут я почему-то прикинул, что он не москвич. Со стороны поглядеть – он не имел в себе ничего примечательного. Не знаю почему, но мне представилось, что он откуда-то с Крайнего Севера или Сибири, где нравы всё ещё примитивно просты и не искажены лицемерием.
Что ни говори, а совмещать вкушение пищи телесной и духовной у меня не получается даже в монастыре. Может быть, поэтому разведчик из меня реально вышел, а вот войти обратно так и не сумел, аще убо не умею делать
