И лишь счастливые да сознающие дарить способны, но не нищие духом, на стадо уповающие… да стадо же в дерьме, прости господи, собственном и топчущееся… уж так ли легко из него душу отторгнуть…
– А не веришь ты в святую свою церковь, Варсонофий… Санофей, как тебя старик звал, не ве-еришь! – пропищал это Бровин почти весело, и откинулся назад, и поднял стакан. – Выпей со мной, не бойся – хорошо с тобой, так что не поплывем мы нынче.
– Не боюсь… и не лови меня, – священик оставил стакан, взглянул на Ивана Кузьмича насмешливо, – служу, поелику возможно, честно, чтоб человека уберечь… о добре напомнить. Не всегда совместишь, правда… рухлядью той, что попрекаешь, не себе занимаюсь… слаб человек – через красоту к благоговению да чистоте в помыслах своих легче вести его, поскольку мысли еще доверять не научился…
– Сожгли бы тебя прежде, а? Еретика? Мне благочинный говорил в таком роде что-то… еще давно, еще как задружились с тобой… беглец ты откуда-то?
– Да?.. все не успокоится… ну, да ладно: сейчас о другом речь у нас, Иван, – отец Варсонофий тряхнул головой, будто отгоняя прочь слабость свою. – О тебе разговор: не дело у тебя с Сэдюком, что обретешь с его…
Дверь распахнулась, не дав ему договорить, на пороге встал Игнат: «Как сказали-с, хозяин…»
– Что, Гарпанча вернулся? – вскинулся Бровин.
– Это так точно, только… привезли его: сын ваш, Кирилл Иваныч приехали… радость вам изволите-с!
– Ч-што мелешь-то! Думай, чего шутить…
– Не без понятия, – обиделся приказчик. – Сами увидите счас. Из дому они. С Лужиным-инженером верхами…
– Из какого еще дому…
«Ох!» – выдохнула за спиной Ивана Кузьмича женщина, и вздох тот холодной струей потек по его позвоночнику.
– И оставь ты – не зуди… поп! Без тебя! – взвизгнул вдруг купец. И – мимо приказчика – дверь хлобыстнула.
2
А они уже подходили к дому: два человека, в одном из которых Иван Кузьмич узнал инженера, мельком признал, бегло – по круглым очкам, по короткой студенческой шинелишке с сохранившимся на плече вензелем горного института.
Чуть поотстав, кругло улыбался этот… Тонкуль, ведущий за повод двух мохноногих пузатеньких лошадок, равнодушно поднимающих на дерганье узды тяжелые головы. «Разнуздал бы… ах, недокусок, хреновина какая, – хотел было крикнуть Бровин. – Да что же… ведь и в самом деле…»
– Кирка!.. – хрипло получилось, и Иван Кузьмич суетливо, а потому неуклюже и задышливо спустился с крыльца, чуя непонятную тяжесть в подвздошье. – и впра-авду… Кирилл, ты-и?!
Он облапил сына, не заглянув в глаза, непривычно придавил его к себе, но ощутил сопротивление худого тела под казачьей офицерской бекешей и отстранился.
– Подожди… пос…..те, отец, не так бурно! – в голосе Кирилла послышался давний усмешливый тон, но самого голоса старший
