на последнем курсе инъяза. Из Луги, кажется. До свидания. Наряд прибыл столь быстро, что Санька не успел даже подняться к себе на второй этаж. Его туда буквально вволокли некий поджарый капитан Спицын и два глыбообразных сержанта. Тут же учинённый нарядом обыск выявил в вещах у Быки целлофановый пакет маковой соломки, затем Саньку сильно приложили, после чего он практически уже ничего не помнил.
Глава одиннадцатая
… Приёмник РОВД на Васильевском острове мало чем отличался от того, в котором Саньке приходилось бывать в родном Городе. Те же облупленные углы и исписанные скамьи, такие же взвинченные назойливые «клиенты» и характерный тошнотворный запах – смесь потной одежды, мочи и металла. Санька вдруг подумал, что такими наши ИВС, СИЗО и КПЗ были всегда и не только, а вернее даже не столько из-за нехватки денег, сколько из-за пренебрежения власти к человеку вообще. Только в обычной цивильной жизни наш человек всё же хоть как-то защищён кошельком и остатками системы гражданских прав, на которые за тюремными замками нет даже и тени намёка. Особенно если кошелёк ощутимо тощ, а то и вовсе пуст. Сейчас Санькин кошелёк был пуст, ленинградской прописки у него не было, как не было и питерских друзей – заступников, которые могли бы сочинить судье какое-нибудь ходатайство, «взять на поруки» или внести залог. Оставалось надеяться на случай, стечение обстоятельств или на откуда ни возьмись появившуюся справедливость, которая в родном Городе, случалось, и посещала под утро: или тёплым мам Нининым пледом, или бутылкой холодного пап Фединого пива, или вдруг проснувшимся желанием какой-нибудь Маши, Жанны или Розы. Санька в очередной раз отмахнулся от буквально липшего к нему долговязого гея, которого выловили в каком-то специфическом притоне, где всех повязали за торговлю оружием, и только его, как «мальчика по вызовам». Гея недавно перевели сюда из ИВС, и он был счастлив как ребёнок.
– Сейчас административный выпишут – и на волю! – не уставал повторять он Саньке и заговорщически подмигивал – дескать, ты-то меня понимаешь? Им сидеть – не пересидеть, а мы будем жить и срывать цветы удовольствия.
– За удовольствия надо платить, – сказал Санька. – Сегодня административным штрафом, а завтра и собственной шкурой! Ты бы, цаца, по первому приглашению зад не подставлял, а то в следующий раз тебе туда не протокол ментовский, а сучкастую палку в аккурат воткнут! И тату на щеку спецом выколют. Мне как-то пришлось на это глянуть, так до сих пор воротит. Голубой испуганно отпрянул к стенке, а до Саньки вдруг дошло то очевидное, до которого он прежде отчего-то не домыслил. «А ведь у кореша Алексея точно такая же, как у Быки, татуировка на кисти: лодочка с парусом! И Быка, выходя в город, именно её и показал вахтёрше. И сказал, что сейчас уплывёт в этой лодочке и сделал страшное лицо. Куда? Ну, конечно, к корешу Лёхе, с которым на зоне горе мыкали. А я почему-то считал, что у него здесь никого. Правильно, никого, кроме сидельца Лёхи. Так, номер Лёхин
