й непритязательной работенки со сдельной оплатой. Одет он был в поношенный пиджак то ли темно – серого, то ли сильно засаленного черного цвета. Брюки такого же цвета были заправлены в грязные, короткие сапоги. Из —под низко надетой кепки торчали в разные стороны светлые волосы. Дойдя до улицы Твардая, повозка повернула направо и вышла к блокпосту, служившему пропускным пунктом в Варшавское гетто. Несмотря на ранний час, пропускной пункт был забит —из гетто выводили еврейский рабочих – плацувкаржей1. Молодой человек внимательным и напряженным глазом определил две бригады. Все рабочие сняли свои головные уборы и опустив головы слушали указания немецкого жандарма. Возле шлагбаума, вытянувшись стрункой, стояло несколько еврейских полицейских. У будки блокпоста два синих полицейских2 о чем—то буднично разговаривали с еще одним жандармом.
Молодой человек демонстративно зевнул и без интереса, со скукой, уставился как немецкий жандарм распекал еврейских рабочих. Наконец поднялся шлагбаум, жандарм громко гаркнул: «Los Schweine»3, пропустил колонну впереди себя, снял ружье с плеча и перекинув через руки, последовал за ними.
Проходя мимо молодого человека, розовощекий жандарм угрожающе посмотрел на него, а тот снял кепку, вытянулся, но на жандарма взглянуть не посмел.
Когда бригада, зашагав по улице Твардая, освободила проход, молодой поляк, небрежно нахлобучил кепку на голову и, дернув поводья, подошел поближе к уже опустившемуся шлагбауму. К нему сразу же вышел один из двух синих полицаев и, подойдя вплотную внимательно посмотрел на него, а затем потребовал документы. Молодой поляк вытащил из внутреннего кармана пиджака кенкарту4 и передал ее полицаю.
– Пшемисл Новак? – спросил полицейский.
– Он самый, – ответил молодой поляк и широко улыбнулся.
–Документы давай, – грубо потребовал полицейский, все еще внимательно рассматривая кенкарту. Пшемисл Новак заглянул в повозку, пошарил между коробками с бинтами, перевернул мешок, набитый хлебом, и наконец вытащил сложенные надвое бумаги и протянул их полицаю. Тот развернул бумаги и стал внимательно смотреть.
– Куда направляетесь? – спросил полицейский, уткнувшись в бумаги.
– Юденрат5, улица Гржибовская, 14, – выпалил в ответ Пшемисл Новак.
Ничего не сказав, полицейский отошел и передал все документы жандарму, стоявшему у самого блокпоста и внимательно наблюдавшему за происходящим. Прошло минуты три, прежде чем жандарм подошел к Пшемислу Новаку.
– Проверить, – на плохом польском приказал жандарм полицейскому, кивнув головой в сторону повозки. Тот принялся шарить внутри, раскрыл одну коробку, другую, вскрыл ножом мешок с хлебом, так что несколько буханок сразу же вывалилось. Жандарм тоже подошел поближе к повозке, заглянул в нее, небрежно сверив содержимое с накладной и отдал второй приказ:
– Обыскать его.
Пшемисл Новак поднял руки, и полицейский залез в пустые внутренние карманы пиджака, постучал по боковым карманам, вытащил пачку папирос и спички, постучал по карманам брюк.
Жандарм еще раз повертел кенкарту в руках, потом внимательно посмотрел на Новака, который опять оголил голову и вытянулся.
– Пропустить, – теперь жандарм крикнул еврейским полицейским, стоявшим у шлагбаума, и вернул документы полицейскому, а тот Новаку.
Пшемисл Новак, рассовал документы по карманам и дернув поводья, не спеша зашагал внутрь гетто.
Проходя под шлагбаумом мимо стоявших слева еврейский полицейских, Пшемисл Новак на секунду повернул голову в их сторону и даже толком не успел никого разглядеть, однако ему показалось, что кто – то смотрит на него. До этого спокойный и хладнокровный, Новак неожиданно для самого себя растерялся, занервничал и даже оглянулся назад. Он быстро пробежал взглядом по группе еврейских полицейских и толком ничего не разглядел, только одинаковые фуражки, но, пробегая глазами, он выхватил до боли знакомые улыбающиеся глаза, прямо смотрящие на него. Он не мог вспомнить эти глаза, но они были в его памяти, где—то застряли глубоко, и он точно знал, что смотрящий на него еврейский полицейский ему хорошо знаком. В его груди защемило, а сердце застучало. Увидев впереди улицу Слиская, Новак посильнее дернул поводья, решив во что бы то ни стало свернуть с Твардой направо по Слиской и скрыться в кривых улочках. Но не успел он пройти и пятидесяти метров до улицы Слиская, как сзади раздался голос:
– Постойте…
Новаку этот голос показался очень знакомым. Он еще не обернулся, лишь остановил повозку и выругался про себя, вспомнив как накануне сильно сомневался, стоит ли ему возвращаться в гетто. Вчера утром немецкий офицерик из санитарной службы, который продавал ему липовые наряды на ввоз продуктов в гетто, дал ему понять, чтобы он больше не приходил к нему. Гетто скоро ликвидируют, сказал офицерик, и поэтому ввоз продуктов и медикаментов с 19 июля полностью
