которые его не знали, и среди замечательных учителей, тщательно подобранных директором школы Николаем Семеновичем Лукиным. Он был одним из самых авторитетных директоров московских школ, психологом по образованию и просто мудрым и хорошим человеком. Учителя деликатно показывали Володе на недостатки в его школьных знаниях, он их тщательно исправлял, и благодаря такому подходу и труду ребенка вдруг оказалось, что он вовсе не двоечник, а, скорее, один из кандидатов в будущие отличники.
В школе был решен и еврейский вопрос: здесь не было даже следов проявления антисиметизма. Директор школы, как бы между прочим, объяснил детям несправедливость деления людей на хороших и плохих по национальному признаку и четко дал понять, что евреев следует защищать так же, как русские студенты в свое время защищали их от еврейских погромов. В классе Володя сидел за одной партой со стопроцентным евреем по имени Абрам и по фамилии Бродский, который прекрасно играл на скрипке и очень хорошо учился. Имя его с совершенно очевидной национальной принадлежностью могло привести к стычкам подростков на улице, поэтому в школе было принято негласное решение в случае необходимости защищать Абрама. Ответственным за это был назначен Коля Замараев – самый крупный и сильный парень в классе, обожавший с кем-нибудь подраться.
Пожалуй, самым любимым из учителей был физик Николай Евграфович Дьяков- инвалид войны, лишившийся на фронте ноги. Он был старше других учителей, среди которых пользовался непререкаемым авторитетом. Своих учеников он никогда не ругал.
– Ну что ж ты, Скулачев, сегодня отвечаешь совсем не по-скулачевски, – сказал он как-то своим хорошо поставленным голосом, внимательно посмотрев на Володю, когда тот однажды что-то недоучил.
Однако среди учителей было одно исключение. Химию в школе преподавал Соловьев-один из самых известных в Советском Союзе учителей-химиков. У учителя явно было что-то не в порядке со здоровьем. Он непрерывно демонстрировал свою безграничную любовь к химии, считая, что на пять химию знает только Господь Бог, на четыре он – Н.Г. Соловьев, а все ученики – на оценку от единицы до тройки. Двойка у него была оценкой значащей: считалось, что ученик обладает знаниями предмета, хотя для тройки и недостаточными. Химик вызывал к доске школьника и заставлял его рисовать сложные формулы органических соединений. Затем он долго рассматривал эти сложные схемы, искал ошибку и, найдя ее, мог подойти к ученику, схватить его за шиворот и больно ткнуть, почти ударить, носом о доску.
– Когда бы мог поднять ты рыло, тебе бы видно было, что здесь Н2, а тут 2О, – приговаривал он при этом.
В конце концов, он добивался исправления учеником своих ошибок.
– Все правильно, стирай, садись, два, – торжественно объявлял он.
Если же ученику не удавалось исправить свои ошибки, он приходил в ярость и выгонял ученика из класса, захлопывая за ним дверь и стараясь при этом дверью ударить вылетающего из
