истую поверхность. Болезненная дрожь отозвалась по всему телу, от пальцев к ладоням, от плеча к спине возобновляя невыносимую боль его старым ранам.
Он изредка задерживал дыхание и вслушивался в тишину. В каждый шорох, в каждый звук, в каждый шаг. Путнику казалось, что его движения отражались громогласным эхом по пещере. Сделав очередной шаг, он остановился. Опираясь о свой металлический посох, старик закрыл глаза и слушал.
Воспоминания шорохом мыслей подкрадываются к нему. Тишина вгрызается в сознание чужими голосами. Он слышит их повсюду. Они терзают его снова и снова, обжигая память не человеческими криками боли.
Он заставляет себя слушать тишину, но её вновь разрывают предсмертные крики в голове. Снова это невыносимое чувство вины. Он прячется от голосов, в самую глубь пещеры, скрывшись в этой кромешной тьме.
Вновь эта не выносимая боль в его старых ранах и огонь, пожирающий его плоть. Он просит огонь сжечь голоса. Но огонь жжет его тело, жжет память. Голоса вгрызаются в сознание клыками памяти. Последнее, что они кричат, перед тем как смолкнуть навсегда, его имя.
Ветер томно блуждает по пещере, прогоняя эту зловещую тишину, будоражащую его память. Скользит вдоль стен, создавая свою незатейливую мелодию, перекликаясь с дыханием и редкими шагами, которые задают ритм, придавая этой какофонии законченную форму. Голоса исчезают. Старик всё в той же в пещере. Его тело ноет от боли. Но нет голосов, нет криков и стонов. Они растворились в темноте, пошли ко дну этого омута памяти.
Что-то быстро проскочило у ног, слегка коснувшись своим теплом. Рука крепко сжала посох, пальцы предательски затрещали в суставах. Путник осторожно пододвинул свой посох. «Это не ветер. Это что-то живое и теплое», – подумал он. Снова тепло и два сапфировых огонька мелькнули, словно призрак у самых глаз. Нечто проскочило мимо, коснувшись его тела, и помчалось тихим шуршанием в кромешную тьму пещеры.
Голоса вновь возвращаются к нему, приближаясь, все ближе и ближе, преследуя его заблудившимся эхом.
***
– Эй, Санум. – Идущий впереди Охотник в стёганом сером дублете, обратился к старшему Охотнику, в накидке из волчьей шкуры поверх дублета. – Следы снова исчезли. – Он припал к земле на колено и тщательно перебирал смятую траву. – Следы просто исчезают, словно их и не было. Вот здесь еще были, а дальше чисто. ― Пробормотал он себе под нос, уже не обращая внимания на старшего Охотника.
Лицо Санума выражало не то презрение, не то просто злость. Глубокие затянувшиеся шрамы, не давали ему возможности в полной мере выразить то, что он думал. Он лишь пристально уставился на сотоварища и довольно низким сиплым голосом обратился к Карто:
– Это тебе не зверь какой. И не верзила с Арены. Ты хоть понимаешь, кого ловим?
– Ну… Марута из Храма. – Произнёс Карто, не поднимаясь с колен.
– Марута из Храма? – Глаза Санум, наливались злостью, словно эти слова оскорбили лично его. – Марута из Храма? Это не просто Марут, Карто, это один из последних Фениксов. Многие из его собратьев сдали посохи и стали просто Марутами из Храма. – Санум многозначительно помолчал и продолжил:
– Я помню каждое мгновение того дня, Карто. Вопли сгорающих заживо, тошнотворную вонь обгоревших трупов. Помню лица тех людей, которых на моих глазах поедала лава, оставляя лишь обугленные кости. Я помню Карто. Я все помню.
Среди погибших были не только стража и орден. Были простые горожане. Кто-то спешил на ярмарку, кто-то трудился в мастерской, детишки бежали поглазеть на Арену.
Санум замолчал, нервно теребя, рукоять батраса. Он стоял, не двигаясь, и пристально всматривался в Карто, как тот осматривает вокруг каждую травинку.
Санум был весьма зрелым и опытным охотником, ему уже шел пятый десяток, и, не смотря на это, он был довольно хорошим мечником. Его верным орудием были охотничьи батрасы – что-то среднее между мечом и обычным ножом для свежевания дичи. И он ловко с ними управлялся. Единственный раз, когда Санум чуть не погиб, была его первая охота на вурда. Страх перед диким зверем стоил жизни всех его людей и почти стоил жизни ему самому. Это был первый, и последний отряд, который он потерял. И рваные шрамы на лице охотника были отличным напоминание об этом.
Санум все стоял и пристально смотрел на молодого Карто, которому от силы было годков двадцать от роду. Он напоминал ему сына. «Такой же высокий и статный словно сосна, весь в мать», – подумал про себя Санум.
– А ты хоть раз видел тех, кто попадал в сам Оазис? – После продолжительного молчания, Санум вновь обратился к Карто. – Пепел. Это все, что остаётся от человека. Тех Марутов, которые проходили через порталы, потому и называли Фениксами.
А других и не пускали. Да и кто полезет туда. У каждого портала был Страж – Гарм. Я сам видел, как он одного верзилу с Арены рассёк. Так его одним ударом… От плеч и до земли.
