все же похихикивают. Их пихают бабы, пытаются пристыдить, объясняют, что мальчонке осталось жить-то от силы минут пять-десять, а над умирающими смеяться большой грех.
Светлый нервно косится на болтушек и в душе в корне с ними не соглашается.
– Ну иди, – улыбаюсь я и откладываю инструмент.
– Я так понял, именно эту балладу ты будешь потом исполнять во всех тавернах, деревнях и на всех перекрестках?
– Да. – Моя улыбка уже не умещается на лице. Он явно оскорблен. Светлые вообще довольно щепетильны во всем, что касается чести и достоинства. Не так посмотришь, не туда плюнешь, и все – ты труп. А светлый идет дальше, аккуратно стряхивая капли крови с изящной шпаги.
– Моя последняя воля, записывай.
– Что?
– Волю. По преданию не исполнить волю идущего на смерть – преступление, которое способно опозорить весь род нечестивца.
Вокруг шумят, соглашаясь. Недовольно киваю.
– Итак. Завещаю тебе никогда и ни при каких условиях больше это не петь!
– Зараза ты.
– Уж какой есть.
И эльф шлепает к краю помоста. Внизу плещется вода, на ее поверхности колеблется ряска, и… все. Кикиморы давно уплыли, а рыбу съели, если она, конечно, здесь когда-нибудь была.
Тоже подхожу, встаю за его плечом и изучаю болото.
– Тебе помочь? – спрашиваю участливо.
– Не надо. Я сам, – отвечает светлый, внимательно вглядываясь в серую муть.
– Мне нетрудно. Зато ты избавишься от сожалений, внутренней борьбы и мыслей о так и не состоявшемся будущем. Кстати, чем ты нежить бить будешь? Силой воли?
Эльф опоминается, хлопает себя по лбу и убегает обратно в дом. Все разочарованно вздыхают.
О! Возвращается. Э, а какого лешего с моими мечами?! Они фамильные! Не дам!
Полчаса сражаемся за мечи. Эльф уверяет, что они ему до зареза нужны, а я ору, что прирежу, если не отдаст. В итоге отбираю. Я крут.
Слегка побитому эльфу сердобольные крестьяне выдают огромный молот с шипами, который тащат аж пятеро человек. С интересом изучаем реликвию.
– Неплохо, – заявляет светлый, поглаживая рукоять. – Если монстр вынырнет и откроет пасть, а мы вот это в нее кинем… утонет как минимум.
Согласно киваю. Такое переварить нереально, равно как и выплюнуть – шипы помешают.
– Он не вынырнет, – открывает тайну стоящий неподалеку паренек с чумазой мордашкой, в длинной папкиной куртке. – Мы чем только не приманивали. Не идет. Только если ты в воде.
Смотрим на светлого. Тот о чем-то глубоко задумывается.
– Аид, народ ждет, – говорю шепотом. – Давай не будем разочаровывать массы? А то там уже стол поминальный накрыли. Остынет же все.
Голубые глаза обжигают меня презрительным взглядом. Но он все же кивает и вновь подходит к краю помоста. Селяне стоят, затаив дыхание.
Смотрим на эльфа, ждем.
Пробует воду пальцем ноги. Говорит, что холодная. Он издевается?
