посмотрела на гномов. Те её явно переоценивали. Она была вовсе не тот человек, который мог бы отважиться на такое дело. Она до смерти боялась орков, у неё не было той остроты ума, опыта и хладнокровия как у Антелин и Винилин. Да и гномы всерьёз относились к подобной идее, видимо, под впечатлением от длительного общения с пропавшими госпожами, которые имели по-своему уникальные для женщин крепкую волю и характер. Алорон же была маленькая серенькая мышка. На их фоне она была обычной посредственностью, слабой девушкой, которая ныла при каждом удобном случае, первая опускала руки, не могла сама ничего решить, и ей даже близко не приходили в голову мысли, как бы выкрутиться из очередной передряги хоть сколь-нибудь подобные тому, о чём думали и говорили Антелин и Винилин. Если она и говорила что-то, так это оказывалось всего лишь очередную глупость. Все её размышления, на протяжении практически всего их непростого путешествия, сводились к саможалению, желанию поесть, согреться и, наконец выспаться.
Ей очень хотелось домой, а часто, в особо трудные минуты, просто упасть на землю и умереть, чтобы этот кошмар, в который превратилась её жизнь, поскорее бы закончился. Но её поддерживала забота Антелин, и в существенной степени суровое отношение Винилин. Она жёстко пресекала любые попытки нытья с её стороны, вместо того чтобы подбодрить ругала. Или по утрам, когда Алорон просыпаясь, искренне жалела, что она до сих пор жива, осознавая что её ждёт день очередного кошмара, Винилин вместо того, чтобы проявить заботу, безжалостно пинала её ногами.
Алорон не могла вспомнить ни одного случая, когда Винилин была бы к ней ласкова в трудную минуту или говорила бы ей по-доброму слова поддержки. Вместо этого она была к ней жестока, как будто она была для неё вьючным животным, не желавшим нести её ношу. Винилин была суровой и строгой, и чем тяжелее бывало Алорон, тем суровее она с ней поступала. Алорон часто ругала про себя злую и бессердечную амас, которая, по-видимому, только и старалась, чтобы не дать ей помереть спокойно.
Но теперь, когда её не было рядом, Алорон вдруг поняла, что это была поддержка, вся эта мнимая жестокость и бессердечность были лишь клевета её саможаления. И все эти пинки, били по саможалению, а строгие слова обидны для него. Оно же, саможаление, и хотело её смерти, повергало её в бездну отчаяния, покушаясь и на жизни её спутников, желая через неё опустить и их руки. Винилин лишь спасала её и всех остальных от этой бездны, и не боялась при этом казаться жестокой, несмотря на то, как о ней подумают окружающие, а всё делала лишь для их пользы.
Это гномы сейчас смотрят на неё с жалостью, или вот теперь мягко подбадривают её, когда она сидит на земле и, прижав лицо к коленям, ревёт от страха и безысходности, не ведая того сами подпитывают её саможаление, которому теперь недолго осталось, чтобы загнать её в могилу. Гномы теперь говорят, что всё будет хорошо, убеждают её не бояться, все эти пустые дежурные фразочки. А вот была бы рядом госпожа Винилин, она бы, верно, уже избила бы Алорон до крови, наорала бы на гномов, обозвала бы их тюфяками и бородатыми бочонками, уж она бы не сюсюкалась с ней, но вытащила бы её из этой передряги, хоть та её бы
