терпишь,Тратишься, точно танцуя.
Томишься, терзаешь,
Топишь тупую тему.
Тирады творишь, таешь.
Тушишь тест теоремы.
Транслируешь томность,
Темень торгуя тучам.
Тщеславия тонну
Теснишь туманом тягучим.
Тональность творений
Трогает, торжествует!
Топовость терний
Тобою треклято торгует.
Гуси-лебеди
Любовь Чиктаева
Жила у нас на селе одна гражданка постбальзаковского возраста – большая любительница чужие грешки шерстить. И правду-матушку на свет Божий вытаскивать. Самое забавное было в том, что правда у неё была своя, особенная, тщательно пропущенная через призму всех известных сортов дешёвой водки и разнообразной продукции колхозного самогоноварения.
Марфутка – так звали эту бабу, происходила родом из семейства крепких, неискоренимых алкоголиков, которые пили, пьют и будут пить при любом политическом режиме и в любую погоду. Буквально. Ни жара, ни холод, ни сухой закон отца Марфутки не брали – помер он от почтенной старости, седой и прокуренный табачком-самосадом. Марфутка же, не пропуская ни одного повода выпить – будь то выходной, праздник из списка оных в интернете, или просто «на хороший денёк» – славилась крепким здоровьем, назойливостью и редким умением писать жалобы, письма и иски в самые различные инстанции, от местного райповского магазинчика до приёмной президента большой нашей России-матушки. Причем содержание варьировалось от сетований на не сложившуюся личную жизнь – нет, господа, достойного мужика – до откровенного мелкого (и крупного) стукачества на неправильное, по её мнению, поведение соседей и жителей села (и района) вообще. Марфуткин почерк знали везде и всюду, безответственные лица её письмена сразу предавали огню, ответственные же, срипя зубами, строчили отписки. Особенно доставалось товарищу участковому, который в силу положения и повышенной самосознательности никак не хотел проявить себя безответственным человеком, и, с периодичностью два раза в неделю, разбирался в выявленной Марфуткой вселенской несправедливости.
Через два дома от Марфуткиного жили дед Семён с супругой, Ксенией Прокофьевной, заядлой домохозяйкой, из тех, кто кашу из топора сварит в самом прямом смысле. И постучался как-то к деду Семёну и Ксении Прокофьевне участковый.
Поздоровался вежливо и изложил суть дела: «Поступило на Вас, Семён Иванович, заявление в районную прокуратуру, согласно которому Вы – губитель прекрасного и государственный преступник. Третьего дня, Вы, Семён Иванович, тащили за шею домой лебедя, птицу неприкосновенную, в Красную Книгу зенесённую. В убитом состоянии.»
Ксения Прокофьевна сперва подозрительно на мужа глянула – «Мол, грешок браконьерства я лично тебе прощу, но почему без моего ведома?«Дед Семён сразу не понял конкретику претензии, высказанной должностным лицом с самым суровым и официальным видом – естественно, убитый лебедь это не пьяная ругань, и не украденные с забора банки. Это серьёзный проступок, такое совершить может разве что совсем уж злой, негожий человек – а потом захрюкал стариковским смехом:
