Да ничего. Домой вернуться и поспать маленько. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
– Чего собирать? Ты что травник что ли, а ли колдун?
– Нет, траву не употребляю. Разве, что водки иногда. Механик я. Это значит, что любую машину разобрать могу. Даже с закрытыми глазами, – приврал немного для красного словца Забубенный.
Воевода, похоже, не очень оценил механический гений стоящего перед ним мужика и задумался о чем-то своем. Замолчал надолго. Потом, наконец, спросил, глянув мельком на Никодима:
– Ну, а к девке Настасье приставал?
– Я? – заволновался Григорий от смены темы, – Зачем?
– Известно зачем. Потешиться.
– Нет, за этим не приставал, – честно ответил Григорий, – У меня подруга есть. Там и тешусь. Только спросить хотел, как тут до города легче добраться. Но и слова-то толком с ней сказать не успел. Даже не познакомились. А она себе уже не известно чего со страху напридумывала, да братцу своему эту дэзу впарила. А он и поверил. В общем, врут они все, начальник. Чист я.
Воевода вздохнул, бросил взгляд на Настасью, которая зыркала острыми глазками из-за плеча Никодима на своего лесного обидчика.
– Да, напугал ты девку, – проговорил воевода, как бы размышляя вслух.
– Ну и что мне теперь, из-за ее эротических фантазий женится что ли? – уточнил Забубенный, – Так у меня уже жена есть, а я не мусульманин и денег на гарем у меня не хватит, такую толпу теток содержать.
Тут в разговор вмешался Никодим.
– Да что ты мелешь, Настасья сестра мне! – выкрикнул он, шмыгнув расквашенным носом.
– Да тетки все одинаковы, – урезонил его механик, не опасавшийся новой драки в зале суда, охрана кругом была надежная, – наплетут с три короба, а ты знай только, уши развешивай. Ты вот сейчас ее спроси, пусть повторит при честном народе и понятых, приставал я к ней или нет.
Никодим, по всему было видно, снова хотел броситься на обидчика, но стоявшие рядом ратники княжеские служили гарантами стабильности и уважения к суду. Никодим остался на месте, только кулаки сжал. Тогда он вдруг повернулся к сестре и вытолкнул ее на середину пустого места.
– Настасья, побожись, что он к тебе приставал.
Длинноволосая красотка Настасья, бросила короткий взгляд на Забубенного, закрыла лицо руками и вдруг бросившись на колени перед воеводой, заголосила:
– Ой, виноватая я, оговорила я его. Простите меня, люди добрые! Не трогал он меня, только напугал. Из лесу вышел, здоровый такой и весь в плесени (Забубенный скосил глаз на свой замызганный камуфляж)….и ко мне…я и испугалась, думала леший. Ну, со страху и наговорила брату небылиц, а он за меня вступился. А потом уж стыдно было обратно признаваться. Простите, люди добрые!
Мужики зашумели. Ратники заулыбались. А кузнец Никодим, как только Настасья с колен поднялась, со всего маху влепил ей в ухо такую затрещину, что девица отлетела метра на три в кусты и там зарыдала, то ли от
