не демагогом, то какой-то вывеской демагогии, за которую прячутся тайные враги порядка, – оправдывается перед Бенкендорфом Жуковский[9].
– Мне оказали честь, отведя первое место, – жалуется Вяземский брату царя[10].
Друзья Пушкина стараются доказать, что никогда не замышляли против правительства, что устраивать Пушкину народные похороны не собирались, что Пушкин не был ни либералом, ни демагогом, а в зрелые годы стал человеком благонамеренным и умер, как подобает христианину и верноподданному. «Он был глубоко, искренне предан государю»[11], – стремится уверить царскую фамилию Вяземский. Ему вторит Жуковский. В своем известном письме о последних минутах Пушкина он изображает благостную кончину поэта, примирившегося с престолом и с богом.
Цель Бенкендорфа достигнута. Друзья поэта, лучше других угадывающие тайных виновников его гибели, сами невольно помогают создать образ официозного Пушкина. В своей переписке они соблюдают предельную осторожность. И хотя Вяземский говорит, что Пушкина положили в гроб «городские сплетни, людская злоба, праздность и клевета петербургских салонов, безыменные письма»[12], он вынужден тут же напомнить, что это «не полная истина»[13].
Полную истину во всеуслышание объявил человек, не принадлежавший к числу друзей Пушкина и даже лично с ним незнакомый. Это – Михаил Лермонтов, двадцатидвухлетний поэт, в ту пору еще почти никому не известный, вдохновенный ученик Пушкина, который относится к нему с благоговением и больше всего на свете любит «Евгения Онегина».
Журналист Андрей Краевский; писатель, ученый и музыкант Владимир Одоевский – сотрудники Пушкина по журналу. Лермонтов с ними на «ты». От этих людей он знает о Пушкине все, что говорят о нем в литературном кругу и в салонах, знает, каким горячим ядом облили благородное сердце Пушкина подлые анонимные письма…
Он не только знает – он не боится сказать, что был заговор против Пушкина, и пишет элегию – «Смерть Поэта». Нет, он не прибегает к метафорам, когда называет Пушкина «невольником чести», когда уверяет, что Пушкина погубили мнения завистливого и душного света. Ничтожные клеветники, насмешливые невежды испытывали жестокую радость, видя, какое действие произвел на Пушкина анонимный пасквиль, нарочно разосланный его друзьям и знакомым. И хотя ненавистники маскируют лицемерными фразами и выражением фальшивых чувств свое истинное отношение к нему, Пушкин насквозь видит их и угадывает, что исполнители гнусной интриги – старый Геккерн и Дантес.
Этого наглого, самоуверенного француза Лермонтов встречал в компании, где собирались молодые кавалергарды Б. Перовский, князь А. Трубецкой и кирасир князь А. Барятинский – приближенные царской фамилии и закадычные приятели Жоржа Дантеса[14]. У Лермонтова достаточно ясное представление о нем: пустое сердце карьериста и презрение ко всему русскому.
Рукою этого любимца придворной
П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина, изд. 3-е. М.—Л., ГИЗ, 1928, с. 252.
Там же, с. 267.
Там же, с. 268.
Письмо П. А. Вяземского к А. Я. Булгакову от 5 февраля 1837 года. – «Пушкин в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1950, с. 130.
Там же.
Э. Н а й д и ч. Пушкин и художник Г. Г. Гагарин. По новым архивным материалам. – «Литературное наследство», т. 58. М., Изд-во АН СССР, 1952, с. 274.
