когда посохшая на корне трава покрывается ледяной корой, не уступающей ударам твердого копыта. Тогда глаз видит, да зуб не имет, – и бедный конь, набив себе без пути ноги и понурив голову, испытывает мучения Мидаса.
Независимо от невзгод метеорологических, бывают бедственные годы – засуха, повсеместный неурожай трав. Тогда крайность доходит, среди зимы, до того, что сдирают с хат старые соломенные крыши и обращают их в корм голодающим животным. Бывают и частные случаи, ввергающие худобохозяев в отчаянное положение. Осенний пожар, запущенный в степи для очищения старых полей от сорных растений, возьмет иногда направление к сеннику и уничтожит сотни тысяч пудов сена – обеспечение существования нескольких тысяч животных. Так в недавние годы погиб богатейший в Ейском округе скотный завод Бардака, преемника Цымбала, славившегося рогатой худобой еще в Запорожье. Уже в позднюю осень степной пожар истребил обширные бардаковские сенники. На ту же беду подскочила жестокая и продолжительная зима. Надобно было приобретать сено и солому по неслыханно дорогим ценам, а под конец зимы не было уже возможности достать их ни за какие сокровища. Худоба начала валиться, и конец был тот, что из двух тысяч голов рогатого скота отборной, известной на весь округ породы вышло из зимы только двести штук. Несчастие это сразило и самого худобовода: сильный человек запорожского закала и покроя, человек, которому стоило только схватить дикого быка за рога, чтоб смять его, как козленка, запечалился, слег и больше не вставал.
Про неурожайные годы сама природа учредила на Черноморье запасные магазины кормов, большая часть которых замкнута, однако ж, для худоб, на все время, пока будет оставаться отворенным храм Януса на границе. Это плавни, или глубокие болотистые займища, загроможденные всяким растительным хламом, на который нет засухи и неурожая и которым можно не побрезговать в нужде. Плавни Кубани, как театр линейной казацкой войны, – театр с самым слабым освещением, – неприступны для мирных стад и табунов. Но в другие плавни, отодвинутые от линии и от хищничества горцев, крупные худобы приходят искать спасения от голодного мору. Особенно сбиваются они в низовьях Протоки и около заливов Ахтарского и Бейсужского. И тогда сходятся на одной черте два, столь различные, промысла – худобоводство и рыболовство. Чем пользуясь, мы перейдем к рыболовству.
В морских и речных угодьях Черноморья ловятся: осетр, как величали его сластолюбцы Древнего Рима, юпитеров мозг; севрюга, визг, или шип – помесь осетра и севрюги; белуга, сула, иначе судак; чебак, иначе лещ; тарань, сазан, населяющий лиманные и речные воды и поражаемый слепотой, когда буря или охота странствовать завлекут его в горько-соленые пучины моря; сом, долговечный жилец кубанских суводей; сельдь, редкий гость восточных берегов Азовского моря, селява или шамая, рыбец, кефаль, которой икра высоко ценится константинопольскими греками; камбала[21]; тучный скат (rasa pastinaca) и дельфин.
Как
Новогреческое слово, происшедшее от эллинского
