и увиденное, прежде сокрытое, слилось с реальностью. И в часах с кукушкой живет не сломанная механическая птица, а юркий домовенок. А в водопроводных трубах обитают мелкие водяные феи. И, помнится, в детстве я нарочно смывала в раковину остатки пищи, чтобы их подкормить. А в ванной… Я невесело улыбнулась. А в ванной на потолке спит красный птеродактиль. И почему-то в существование незримого, тех же водяных фей, верилось легче…
– Вась?
– У меня обед! – огрызнулась я. – Гриш, не трогай меня пять минут, а?
– Ладно, только на принтер не забудь сходить.
Я вновь замкнулась в себе.
Вдохновение помогало видеть неожиданное и волшебное в обычных вещах. И оно всегда приходило внезапно и ненадолго. Но успевало напрочь снести крышу. Разве можно нормально работать, когда кажется, что из сумки журналистки выглядывает мордочка леприкона (и – нет! – дело не в зелёном цвете кожаных рюшей, напоминающих поля шляпы)?.. И ни контролировать поток образов, ни тормозить его никогда не получалось. И я старалась переждать. Пересидеть, забившись в угол. Дождаться, когда образы осядут в блокноте зарисовками. А потом выкапывалась из горы черновиков и с трудом возвращалась в реальность. И ещё недели две «радовалась» остаточным явлениям в виде ярких кошмаров и неожиданных ассоциаций.
Пересидеть… Я задумчиво нахмурилась. До Нового года – чуть больше недели… Не доживу. Однозначно. Сейчас вдохновение сильнее, чем когда-либо. А прежде приступы образного мышления вызывали полнейший отказ чувства самосохранения. И я ходила по инерции, не замечая ни скользких ступенек, ни сосулек над головой, ни «красного человечка» на светофоре, ни возмущенных сигналов водителей. Да, бог хранит детей, пьяниц и ненормальных, ибо до сих пор мне везло. Но рисковать не хотелось. И совмещать работу и творчество, когда одно мешает другому, – тоже.
– Пять минут прошло!
Тьфу на вас…
– Василиса, на принтер за полосами бегом!..
Тьфу на вас еще раз…
– Вась, я принесу, – Валик встал и бодро вышел из кабинета.
Я потёрла затекшую поясницу и вооружилась красной ручкой. Предпоследний шаг – труднее последнего… Дочитать полосы, сверить – и домой. Ой, я ж забыла отдать Валику вычитанные дома полосы… Впрочем, ему все равно некогда было правку вносить. Я достала из сумки сложенные листы и мельком их проглядела. И я читала, и не я… Корректорские знаки – по фэншую, ошибки – по делу, а вот почерк… Почерк не мой. Я пишу как курица лапой, мои кракозябры только Валик и ухитряется разбирать. И на половине полос пометки кривые и косые, а на остальных – четкие, понятные. Мистика.
Вручив подошедшему другу правленые полосы, я разложила на столе новые и решительно сосредоточилась на работе.
– Вась, а кто это писал? – он задумчиво рассматривал правку, очевидно находя десять отличий.
– Я, кто ж ещё.
– Непохоже.
– Подумаешь…
