тянуло, готовились к выходным, значит.
Надежда Прохоровна пытливо и долго смотрела на родственницу, словно важный вопрос глазами задавала…
– Семья Дениску отмазала, – понимающе вздохнула Матрена Пантелеевна. – Сам Сыч сказал – до поздней ночи в бане парились, потом по рюмочке приняли и на боковую. Мол, дома сидел Дениска, на улицу ни шагу.
– А ты как думаешь?
– А что мне думать? – вздернула плечи золовка. – Федьку заточкой или шилом в спину два раза ткнули, печенку и легкое пропороли… А Дениска мог его одним кулаком зашибить.
– Н-да, – крякнула Надежда Прохоровна. – Удар заточкой – приметный, зэковский…
– Вот-вот! И Карпыч так сказал – урка Мухина прирезал! – Помолчала немного, подумала: – Только где ж его взять, урку этого?
– А кто еще в деревне сейчас живет?
Щурясь и загибая пальцы, Матрена перечислила немногочисленное парамоновское общество:
– Два года назад Герман Павлов у Николаевны дом купил. Сама-то она в город к детям переехала… Прошлым летом Стечкины дом у колодца под дачу купили… Живет там бабушка Капа с двумя внуками… Ну, я, Терентьевна, Карпыч… Остальные дома заколоченные стоят.
– Павлов убить не мог, – пробормотала баба Надя, – он вашего Фельдмаршала в поликлинику возил.
– Не скажи, – усмехнулась Матрена Пантелеевна. – Фельдмаршал рассказывал – когда из поликлиники вышел, машины Аркадича на стоянке не было. Якобы в круглосуточный магазин за продуктами ездил, а на самом деле… – Невестка развела руками. – От нас до райцентра сорок минут езды. А Фельдмаршал два часа в больнице провел – пока врача дождался, пока глаза промывали да укол для дезинфекции делали…
– А продукты, что Павлов покупал, Суворов видел?
– Не знаю, – задумчиво покачала головой Матрена, помолчала, гоняя по загорелому лицу недоуменные морщины. – Странный он какой-то, Герман этот. Вроде образованный. Ходит весь в черном, на пуговицы доверху застегнутый, за два года в огороде клубня картошки не посадил… Приезжают к нему всякие – подозрительные…
– Это какие же?
Матрена склонилась над столом, зашептала:
– А подозрительные. Молодые да стриженые либо патлатые. Ведут себя тихо. Не пьют. С девками не шебуршатся. Мы с Терентьевной думаем – не сектанты ли, а?
«Понятно, – внутренне усмехнулась баба Надя. – По мнению деревни, если мужик не пьет и картошку в огороде не сажает, значит – сектант».
– Я вот за два года ни разу в его доме не была… Не пускает Герман никого… Может, там капище какое, а, Надежда?
Надежда Прохоровна фыркнула. Но комментировать предположение не стала – всякое бывает, на деревне глаз у людей зоркий, а она этого Павлова еще и не представляет. Помнится, несколько лет назад сама своего соседа-профессора Арнольдовича за полоумного чудика принимала.
– Карпыч
