дома… На кухню иди, да тише, а то этот боров проснется… Угощу тебя выпивкой, потом заплатишь за нее…
По дому разносился молодецкий храп. Кухня оказалась меньше прихожей, заняться сексом тут можно было только на столе. Она включила лампочку, забралась в аварийно накренившийся шкаф. Максим пристроился между пеналом и столом, с ужасом разглядывал обстановку. Сестрица опустилась донельзя. Сидеть на этой кухне было невозможно. Грязь, запустение, здесь даже холодильника не было! Она вернулась с двумя стаканами и бутылкой отвратного виски, села на диванчик, придвинутый к столу. Она ни разу не посмотрела ему в глаза! Наполнила стаканы дрожащей рукой. У Светки сохранилась фигура, лицо, волосы. Она могла бы быть красавицей, если бы не эта подлая жизнь! Бледная, как спирохета, волосы пучками. Следов от уколов видно не было, значит, сидела на чем-то «легком», еще не поздно вытащить сестрицу из дерьма. Она ведь младше Максима на три года, ей нет еще и тридцати!
– Держи. – Она подтолкнула стакан. – Я должна, дружок… я обязана выпить, раз ты меня разбудил…
Он не мешал. Светка влила в себя дозу яда, отдышалась. В глазах блеснула чуточка разума. Свершилось – она глубоко вздохнула и подняла когда-то красивые глаза.
– Чего не пьешь? – Она осеклась, стала озадаченно продавливать пальцем поперечную канавку на лбу.
– Светка, ну ты даешь, – вздохнул Максим. – Ты уже не зависишь от реальности…
– Убиться веником… – Она взялась за горло, надрывно закашлялась, потом уставилась на него со страхом, стала зачем-то себя ощупывать. – Ты не горячка?.. В смысле, белая?
А потом ревела белугой, он пытался ее вразумить, наставить на путь – хотя сам в этом пути немного смыслил. Она хрипела, что ее жизнь – это карма, а отнюдь не череда привычек и пороков. Скончались родители, уплыл дом – и ее понесло, хорошо хоть данная хибара сохранилась после череды сомнительных сделок с недвижимостью… Она так рада видеть братика – хотя не совсем понимает, откуда он взялся. Но за это надо выпить… Она схватилась за стакан, он не дал, и это вызвало новую лавину критики и порицаний. Она срывалась в истерику, потом делалась шелковой. Он гладил ее по сальным волосам, бормотал какие-то слова. Взял за плечи, стал проникновенно всматриваться в опухшее личико.
– Не смотри на меня… – бормотала сестра. – Я почти не изменилась, я такая же, на восемьдесят процентов состою из воды… или из чего я там состою…
– Откуда шрам на виске, Светка?
– На память подарили…
– Кто?
– Не помню…
– Работать не пробовала?
– Я рабо-отаю…
– Я вижу. – Он встряхнул ее. – Ты работаешь. Дни и ночи у мартеновских печей. Хватит, Светка, будешь завязывать. Независимо от желания.
Реакция на изречение последовала незамедлительно. Она подпрыгнула – пугающая смена настроения! – взбесилась. Он тоже вскочил, чтобы взять ее за руки – ведь дура, может и ножом
