с погонами.
– А вы сами такой подход одобряете, Николай Иванович?
– В целом, да. Так надежнее. Хотя по-человечески Филби могу понять. Но наша профессия, поймите вы, – нечеловеческая. Никакие обычные критерии к ней неприменимы. Можно сравнить, может быть, разве что с орденом иезуитов в период его расцвета. Когда туда человек вступал, он должен был все отринуть, быть готовым всем пожертвовать. Не только своими шкурными интересами, это само собой, но даже и родителями, братьями, любыми земными привязанностями. Никаких человеческих слабостей ему позволено не было. И должен был он быть готов ко всему – и сгинуть без звука, если потребуется, и унижение стерпеть, если так нужно, и даже несправедливость любую принять безропотно, если орден сочтет, что это в его высших интересах. Причем даже объяснений никаких не требовалось, как решил избранный пожизненно генеральный настоятель, так и будет.
Николай Иванович долго еще распространялся об иезуитах, вспоминал Игнатия Лойолу, Лоренцо Риччи, еще пару каких-то феноменальных генеральных настоятелей ордена и как они жертвовали собой и другими не моргнув глазом. На эти исторические экскурсы ушла масса времени, и Данилин уже опять тайком стал поглядывать на часы. Наконец не выдержал, перебил Николая Ивановича, сказал:
– Но я что-то иезуитского самоотречения среди ваших коллег не замечал. Почитайте, что о некоторых разведчиках пишут: и жадность, и блат, и пьянство, и бабы – полный набор, как везде…
«Зря я это так, примет сейчас на свой счет», – подумал Данилин. Но Николай Иванович никаких эмоций не показал, смотрел на Данилина холодно. А его уже понесло:
– Вот мне рассказывают, что в Ясенево, в лесу, в вашей секретной подмосковной штаб-квартире, из туалетов каждый день целые батареи пустых бутылок выгребают. Что после пяти никто уже толком не работает, пьют прямо на рабочих местах. Ставят иногда бутылки на секретные документы. И так далее. Это правда?
Наконец Николай Иванович не выдержал, остановил Данилина раздраженным жестом. Сказал:
– Я же говорю – в период расцвета! Сегодня иезуиты тоже совсем не те…
– Но иезуиты, по крайней мере, не пьют в сортирах…
– Ничего, у них свои проблемы… может, и похуже… И вообще, не слушайте вы этих рассказов, озлобившиеся люди преувеличивают. Хотя, конечно, таких безобразий, как сейчас, в период застоя не было. Как при вашей хваленой демократии.
– Может быть… Но я слышал, что в разведке всегда много пили. И много трахались.
Николай Иванович замолчал, закрыл глаза. Что-то такое вспомнил, наверно, а может, просто устал. Заговорил совсем тихо:
– Пьянство и бабы, говорите. Это почти неизбежное зло. Чем сильнее разведчик, чем острее он работает, тем больше у него в крови адреналина. А когда его много – либидо очень сильное становится, это медицинский факт. И Зорге, и Конон Молодый – был у нас такой знаменитый нелегал – тоже были мастаки по этой части,
