я понимаю Аллу. Одну мою подругу. Ей сорок два, но она любит только мальчиков, не старше двадцати двух. О… это – особая любовь… И ты мне подарил это ощущение. Не было ещё у меня такой радости… ты в моей власти, и это что-то необыкновенное… люблю тебя, мой малыш…
Наши встречи продолжались, стали регулярными, и как мне казалось, приносили нам обоюдное удовольствие. Но я имел право появиться «в покоях Госпожи» только по её распоряжению. Правда, мне разрешалось звонить в те вечера, когда встреча не планировалась, и я звонил с телефона-автомата. Поэтому, всегда старался насобирать побольше «двушек». В те времена на одну монету можно было разговаривать сколько угодно. Но дело было в том, что в общежитии был всего один телефон-автомат, около которого всегда выстраивалась очередь «влюблённых джигитов», то бишь, в основном студентов, дозванивающихся до своих возлюбленных. Другой ближайший телефон располагался через два квартала, и часто на двери будки болталась бумажка с надписью «не работает».
Встречи у Татьяны были всегда разными, точнее, каждый раз «моя новая любовь» представала в какой-нибудь новой ипостаси. Порой она была сверхнежна и предупредительна. Кормила меня из ложечки домашним клубничным вареньем, а потом, свернувшись калачиком, прижималась ко мне, тихо и грустно философствовала о смысле жизни и падении общественных нравов. А иногда она была очень зла, решительна, и даже груба со мной, но при этом всякий раз давала понять, что всё это «не всерьёз», это игра такая, значит.
В целом же, Татьяна была очень умной, начитанной, с хорошо развитым воображением и чувством юмора, женщиной. Кроме того, она считала себя ответственной за «повышение моего интеллектуального уровня».
– Ты знаешь, – как-то сказала она, – пока они окончательно не сделали из тебя болвана – строителя коммунизма, нужно взять тебя под строгий контроль. Нет, ты конечно, изучай своих классиков марксизма, а то вылетишь нафиг из института. Вы там, наверное, ещё и зачёты сдаёте? А пока, на-ка, вот это. Сам прочти, но больше никому не давай, зачитают…
Она сняла с полки томик Артура Хейли.
– Я его обожаю! Сделай кофе, – Татьяна мечтательно закатила глаза.
Артур Хейли в то время был весьма популярен в советской интеллектуальной читательской среде, особенно те романы, которые и были в книге: «Аэропорт» и «Колёса».
Я книгу взял, и с интересом прочитал, но мне, честно говоря, эти произведения показались скучноватыми. Ещё в старших классах средней школы я слышал о них, но впервые познакомился лишь теперь, когда Татьяна сначала высказала своё восхищение, потом заставила прочитать, а затем и поделиться своими впечатлениями.
Я сказал, что и тот и другой роман мне очень понравились. Америка и американцы, свобода и крутизна всего происходящего, как это интересно написано, и всё такое. Тем не менее, Татьяна устроила мне «допрос с пристрастием», и мне пришлось сдавать ей экзамен по знанию американской художественной литературы. Татьяна была удовлетворена,
