закартавил Володька, осторожно положил гармошку позади ворот, оглянулся на неё и, вихляя задом, медленно побежал к мальчишкам. – Дай мячик. Я стукну. Я умею!
Так деревенские мальчишки познакомились с Володькой – большим ребёнком.
…Володьку Ляпунова привезла старая Авдотья, а по-простому, бабка Авдюха. Ему было лет двадцать, может, чуточку поменьше или побольше. Говорили, что бабка Авдюха получила письмо, быстро подхватилась и в тот же день укатила, оставив домовничать соседку, тётку Надю. Недели две-три её не было. Роман этого не помнил, но запомнил разговор дядьки Ефима с тёткой, когда вечеряли. Тётка Варвара стала рассказывать, что бабка Авдюха умчалась к старшей дочке, а доченька подсунула этого Володьку, сына своего. Дурачок. Видать, надоело возиться, вот и сплавила матери, а сама взяла билет и на край земли укатила, поехала деньги зарабатывать. Обещала, что станет Вовке помогать. Говорила матери, что ему лучше в деревне жить, потому что в городе его обижают, издеваются над ним, а она не может с утра и до вечера за ним присматривать. У неё же своя жизнь, которую нужно устраивать. В общем, золотые горы наобещала старой Авдотье, Вовку сплавила, а сама смоталась. Лучше будет в деревне… Многие смеялись над Володькой, когда он в деревне появился. Некоторые издевались. Особенно, подвыпившие. Мальчишки, первое время, когда сталкивались с ним, пальцами показывали на нескладную грушевидную фигуру, на галифе и стоптанные тапочки, на линялую грязную майку и китель с блестящими пуговками. Показывали на него, смеялись над ним и обзывали – дурачком. А старухи жалели, всё конфетку норовили ему сунуть. Убогонький, ласково называли. Володька был слаб умишком, мало говорил, но был добрым, даже слишком добрым, а ещё наивным и безобидным – этим пользовались взрослые и ребятня. Володьку быстро научили материться. И Вовка ругался: долго, всяко, многоэтажно – это деревенские мужики научили. Так ругался, что любой боцман позавидует. Мужики, частенько просили, чтобы он поматерился и Володька вовсю старался и, услышав громкий смех, тоже вслед за всеми смеялся: тоненько, долго и визгливо. Володька, не умея читать и писать, не зная ничего из жизни, не понимая людей, он в то же время умудрялся любить всех и вся, и относился к людям и ко всему живому с добром, потому что, по-другому не умел…
Володькой никто не занимался. Старая Авдотья поднималась утром, потихонечку занималась хозяйством, а Вовка брал свою гармошку и отправлялся на улицу. Садился на скамейку возле двора и, склонив голову к гармошке, нажимал на кнопки и, растягивая меха, тоненьким, пронзительным голосом начинал петь непонятную песню, если это можно было назвать пением. Собаки, первое время, едва услышав его визгливый голос, поднимали разноголосый лай, а соседи ругались, грозили кулаками, чтобы заткнулся, но Вовка никого и ничего не слышал, он играл и пел…
– Здорово! – Володька заулыбался, когда на дороге заметил соседа. – Как дела?
Он здоровался со всеми, кто встречался по дороге и улыбался всем: радостно, искренне. Так может улыбаться лишь человек с чистой душой или малый ребёнок,
