акированные туфли не оставили никакого следа на затвердевшей после ночного шторма суше. Никакого следа не оставил на земле и человек, которому они принадлежали.
Голубая рубашка резко контрастировала с бледным лицом. Человек сглотнул, поправил галстук и медленно двинулся вперёд. Сегодня разумность оставила эту планету. Но мир перестал существовать для него днём раньше.
Когда вода должна была достигнуть колен, он неожиданно заметил, что не чувствует её сопротивления. Растерянно глянув вниз, мужчина с удивлением обнаружил, что море отступает. Ещё не веря увиденному, он снова сделал несколько шагов. Обнажённое дно уродливо выпячивало блестевшие на солнце камни, обросшие водорослями. Эта нелепая картина, а также шум стекающей воды заставили его остановиться.
Человек медленно, словно сознавая что-то, поднял голову вверх и закричал:
– Дай же мне сделать это! Хотя бы это!
– Сначала книгу! – вдруг услышал он. И вздрогнул.
– Послушай, великий Врубель ведь не сразу начал сходить с ума и терять зрение. Это случилось в определённый момент его жизни.
– В «неопределённый» момент такое не случается. – Сергей, в квартире которого происходил разговор, задумчиво провёл рукой по подбородку.
Новосёлов вопросительно посмотрел на него.
– Я имею в виду, что в этот период он написал своих «демонов». И вообще-то, если конкретно, – «Поверженного демона». Работал над ним «запойно», по семнадцать часов в сутки. Даже в галерею, где висела картина, приходил с кистью и правил. Не боишься?
– Ну вот, и ты туда же, – с раздражением произнёс Сергей. – Мы же договорились, я не сумасшедший. Если ты засомневался, могу представить лица других, расскажи я об этом. Ты что, всё-таки не веришь мне? – Он в упор посмотрел на друга.
– Да почему, – добродушно откликнулся Новосёлов, – я-то как раз не сомневаюсь, – веселый прищур успокоил собеседника. – А вот ты, ты тоже написал, скажем, довольно своеобразную книгу… ну я и провожу параллель. Хотя поверить, честно говоря, сразу как-то… – он запнулся, – но попробую постараться. Представляю лица знакомых, узнай они правду, – добавил гость и громко рассмеялся.
– Именно потому и рассказать-то могу только тебе. Ты ведь ещё в студентах слыл прагматиком. – Сергей помолчал. – Даже жене невозможно…
– Понимаю…
– Между прочим, обезумев, слепой Врубель просил у Бога новые глаза из чистого изумруда.
– Но не получил.
– Откуда ты знаешь? Я как раз считаю наоборот. – Сергей внимательно посмотрел на друга.
– Ладно, – Новосёлов поднялся. – Слушай, пойдём прогуляемся, что ли, пока солнце не село. Да расскажи-ка мне ещё раз, и сначала. Что-то уж совсем невероятное. И вообще, как ты пришёл к этому? Точнее, докатился, – усмехнувшись, добродушно пробормотал он.
Екатерининский парк дышал свежестью. Утром прошёл дождь, и почти высохшие тротуары аллеями плавно огибали небольшие поляны со всё ещё влажной травой. Они спустились к пруду. Ровную гладь разрезали мамы-утки с весёлыми шнурками из утят, неотступно следовавших за каждой из них. Но один обязательно оказывался проказником, и тогда отец семейства, недовольно крякая, то и дело загонял его обратно в строй.
– Короче, – начал Сергей, – будучи у матери, я захватил с собой книгу. Одного известного и, главное, разрешённого, или одобренного… у них это называется как-то по-другому, христианского теолога, то есть учёного. Православного. К тому же священника. Сейчас книг такого рода множество, и пишут их все кому не лень. Там всякие «Отец Евлампий» или «Преподобный старец света» и так далее. Так вот, «разрешённых» совсем немного. Сам понимаешь, есть два пути, коли ты интересуешься. Один – прочитать все и отбросить по своему усмотрению всякую дрянь – только представь, сколько потребуется времени. Или положиться на, скажем, коллективное мнение каких-то теологических институтов, к примеру, духовной академии, которая занимается анализом таких публикаций. Ну и отсекает чушь. А остаются, так сказать, «соответствующие» Писанию – ты меня понимаешь?
– Ну да.
– Я особо такими книгами не увлекаюсь, – продолжал Сергей. – Но конкретно эта посвящена проблеме выхода человека из своего тела. Интересный вопрос. Точнее, интересен был взгляд традиционной религии на проблему, а она существует. И здесь такое количество писанины, а ещё больше увлечённых ею, что сам чёрт ногу сломит. Короче, подчёркиваю – праздный интерес, почти.
– А какая писанина? – перебил Новосёлов. – Я что-то не слышал об этом.
– Да нет, слышал. Ну, припоминай, Моуди. Есть книжонка американского доктора, который стал записывать беседы с пациентами после клинической смерти. Многие из них видели себя со стороны – врачей, пытающихся их спасти, бегающих медсестёр.
