ребенку и говорила: «Я следую как тень за твоим отцом не потому, что должна это делать, а потому, что мне так хочется, Туонг». – «Но это же неправильно!» – в отчаянии восклицал Томми, а мать, обратив к нему все ту же безмятежную улыбку, которая его буквально бесила, отвечала: «Неужели в Соединенных Штатах считается неправильным демонстрировать свое уважение, свою любовь?»
Томми так ни разу и не удалось одержать верх в этих словесных баталиях, но он все равно не терял надежды.
«Конечно, нет, – говорил он, – просто для этого существуют другие, более цивилизованные способы». – «Какие же это?» – спрашивала его мать и, хитро прищурившись, укладывала его на обе лопатки одной-единственной фразой: «Или ты считаешь, что я должна послать твоему отцу открытку по почте, чтобы выказать свое уважение?»
И вот теперь, сидя за рулем собственного сверкающего «Корвета» и испытывая от этого не больше удовольствия, чем если бы это был подержанный, разваливающийся на ходу пикап, Томми Фан чувствовал внутри унылую, холодную пустоту, хотя его лицо пылало от стыда за свою сыновнюю неблагодарность и неспособность принять собственную мать такой, какая она есть, принять на ее собственных условиях.
Неблагодарный сын хуже змеи за пазухой.
И он, Томми Фан, несущийся сквозь темную калифорнийскую ночь, и есть этот неблагодарный сын. Себялюбивый, злой, растерявший всю свою сыновнюю любовь и почтение.
Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, почти готовый увидеть на своем лице пару холодных змеиных глаз с вертикальным узким зрачком.
Умом он понимал, что предаваться самобичеванию было в высшей степени бессмысленно. Видимо, он просто ожидал от своих родителей слишком многого, хотя в других отношениях Томми был намного последовательнее своей матери. Когда она надевала ао-дай – национальный костюм, состоящий из широкой развевающейся туники и таких же просторных штанов из легкого шелка, выглядевший, правда, в этой стране столь же неуместным, как и шотландская клетчатая юбка, – то становилась миниатюрной и хрупкой, как маленькая девочка в одежде взрослой женщины, однако на самом деле его мать не была ни слабой, ни беззащитной. Наделенная редкой целеустремленностью и железной волей, миссис Фан становилась домашним тираном, когда ей это было нужно, и умела вкладывать все свое неодобрение в единственный взгляд, обжигавший сильнее, чем удар хлыста.
Все эти мысли немилосердно терзали Томми, и его лицо пылало от стыда. Заплатив огромную сумму денег, ценой огромного риска его мать и отец вывезли Томми, его двух братьев и сестру из Страны Чайки и Лисицы, спасли их от произвола, чтобы они в конце концов очутились в этой стране неограниченных возможностей и перспектив. Да за одно это он обязан был почитать и беречь своих родителей!
– Я неблагодарная скотина! – громко сказал Томми. – Кусок дерьма – вот что я такое!
Остановившись на красный сигнал светофора
