прикуривая, и продолжил, не обращая внимания на недовольное сопение проигнорированных патриотов: – Их объявляют рецидивистами и изолируют от общества. А суд куда строже к тем, кто упорно не хочет вставать на путь исправления.
– Больше трёх лет по двести двадцать девятой не положено, – ехидно сощурился я, – а мне и так с первого раза на всю железку накрутили.
– Значит пойдёшь второй раз на весь срок, – невозмутимо заметил следак. – К тому же, одним осквернением могил твой послужной список не ограничивается. Ты уж меня-то не лечи, что чист и завязал с криминалом.
– Был в моей жизни печальный извив судьбы, не отрицаю, – с прохладцей отозвался я. – Но я оступился лишь однажды, и вы это прекрасно знаете.
– Ты всё равно в жопе, любезный, – мусор выпустил дым мне в лицо, – и тоже превосходно это знаешь. Так что придётся платить налог на раскопки, а то патриоты рассердятся.
Патриоты и в самом деле готовы были рассердиться, стоит Ласточкину бровью шевельнуть, но делать этого он покамест не собирался. Я это знал, и знал, что он знает, что я знаю… Такой вот паритет, нарушать который никто из нас не собирался.
Мы сверлили друг друга взглядами, словно проверяли, кто кого пересмотрит, и я спросил:
– Вы-то коим боком здесь, Кирилл Владимирович? Тоже патриот?
Ласточкин смутился, отвёл глаза. Равняться с около политической шпаной ему было неприятно.
– Я здесь, скорее, юридический консультант, – молвил он и щелчком отбросил окурок. – Ладно, ребята, поехали. Дело сделано, Илья Игоревич предупреждён. Вы ведь поняли всё, Илья Игоревич, – он снова поднял на меня глаза. – Патриотам надо платить, если хотите безнаказанно рыться в родной земле.
– Вы теперь всех раскопщиков данью обкладываете?
– Без исключения.
– И какова цена индульгенции?
– Для тебя триста долларов в месяц. Что ты накопал, я потом посмотрю, – сообщил Ласточкин и повернулся к бойцам. – Идите в машину.
Активисты немного потоптались для солидности, но всё же пошкандыбали к притулившейся под аркой чёрной «Волге» тридцать первой модели. Неплохо они там примостились, сразу не разглядеть.
Выждав, когда маргиналы удалятся, Ласточкин наставительно предупредил:
– Вот с ними не надо шутить. Это, – выделил он, – серьёзно. Вполне вероятно, что именно они – опора будущего политического строя России. С ними лучше дружить.
– Опора, – повторил я. – Вы сами-то в это верите, Кирилл Владимирович?
В ответ на сочувственный тон Ласточкин пристально посмотрел мне в глаза. Казалось, он смотрит в самую душу. Я понял, что это момент откровения. На лице мента проступила усталость и покорность судьбе.
– С ними лучше дружить, – негромко проговорил он. – Нам всем лучше. До свидания, Илья Игоревич.
Ласточкин резко отвернулся и быстро зашагал к машине.
