за мои юбки.
– Это Козимо, мой младший брат, – пояснил Карло. – Ему четыре года, и он любит сладости.
– Я тоже люблю сладости, – сказала я, обращаясь к Козимо, – только сегодня у меня нет с собой ничего такого.
Мой голос явно понравился малышу; он вцепился в мою руку, и Карло повел нас в сумеречную глубь дома, наполненную странным острым ароматом. На стопке заплесневелых пергаментов лежал пожелтевший череп; мельком глянув на него, я вслед за Карло начала подниматься по скрипучей лестнице. Пряная смесь ароматов становилась все сильнее; я различила запахи камфары, некоторых трав и паслена, что невольно напомнило мне осень – время, когда режут свиней.
– Папа, пришла госпожа Медичи! – крикнул Карло и распахнул передо мной дверь в тот самый миг, когда я поднялась на лестничную площадку. – Он хочет говорить с тобой наедине, – сказал он и добавил, обращаясь к брату: – А теперь, Козимо, отпусти ее.
Надувшись, малыш выпустил мою руку. Я расправила плечи и вошла в кабинет Маэстро.
Здесь было очень светло – это первое, что я заметила. Столбы света падали сквозь решетку в высоком неоштукатуренном потолке, озаряя комнату, которая оказалась немногим больше моей спальни в палаццо. Вдоль стен выстроились шкафы, битком набитые книгами и стеклянными банками, в которых плавало нечто бесформенное. В углу, возле крытого бронзой стола, высилась гора подушек. Изрядную часть помещения занимала большая мраморная плита на козлах. Я опешила, увидав, что на плите лежит полуприкрытое простыней человеческое тело.
Из-под ткани торчали голые пятки. Я остановилась.
– А, вот и ты, дитя мое! – раздался голос, исходивший, казалось, из ниоткуда.
Затем послышались шаркающие шаги, и взору моему явился сам Маэстро. Лицо его – худое, со впалыми щеками – обрамляла серебристая борода, поверх черной хламиды был повязан покрытый пятнами фартук.
– Не желаешь глянуть? – Он указал на мраморную плиту.
Я подошла. Чтобы посмотреть на поверхность плиты, мне пришлось встать на цыпочки. Мертвое тело принадлежало женщине. Голова ее была обрита, торс разрезан от шеи до самого таза. Не было ни крови, ни дурного запаха – только аромат трав. Я ожидала, мне станет страшно или противно, однако обнаружила, что меня завораживает зрелище опавших синеватых легких и сердца, сморщенным комочком покоившегося в чаше рассеченных ребер.
– Что ты делаешь? – спросила я шепотом, как будто покойница могла нас услышать.
– Ищу ее душу. – Маэстро вздохнул.
– Разве душу можно увидеть? – Я в изумлении нахмурилась.
– А разве верить можно только в то, что видишь? – Морщинистое лицо Маэстро озарила улыбка, он взял меня за руку и повел в дальний угол, к груде подушек. – А теперь сядь и расскажи, зачем пришла.
Я не была вполне уверена, что именно должна рассказывать, однако доброта во взгляде Маэстро побудила меня поведать все
