сил в Торфяном Заводе. Там, кстати, на самом деле завод, торф добывают, снабжают немцев… С тех пор, как ты ушел от нас, многое изменилось, Савелий. Немцы поняли, что сами с партизанами не справятся. Вояки они хорошие, но лес не знают и боятся его. Создали полицейские гарнизоны. Набрали наших парней – кого силой заставили, кто сам на жирный кусок польстился – вооружили, обучили. Кормят полицаев и семьи их, как кабанов к убою, лечат, дали дома, коров, одежду… Все у наших же награбленное – не жалко. Полицаи хлеб отрабатывают, стараются. Лес они знают и не боятся. Перекрыли все пути.
Мы с весны рейдовали, громили гарнизоны, сюда после «рельсовой войны» зашли передохнуть ненадолго. И завязли. Никто не думал, что у полицаев такая сила. Села вокруг полицейские – сплошь родственники тех, кто немцам служат; стоит выйти из леса, как в гарнизонах знают. Между селами – телефонная связь, да и отстоят недалеко друг от друга – даже если перерезать линию связи, то услышат стрельбу. Сразу съезжаются из трех мест, начинают лупить. Пулеметы, винтовки, даже минометная батарея… Нам жизненно важно вырваться отсюда. В соседнем районе таких гарнизонов нет, в лесу полевой аэродром. Позарез нужно отправить раненых и детей за линию фронта, получить боеприпасы… Патроны даже с воздуха сбросить не могут. В рации сели батареи, новых нет, сообщить координаты в Центральный штаб не можем. Не знаю, как ты нас разыскал – наверное, в Москве есть сведения о дислокации бригады, но без точных, подтвержденных координат груз сбрасывать не станут. Надо прорываться. В прошлом месяце попробовали и попали в полицейское кольцо. Долго нас по лесу гоняли, еле отбились. Треть бригады положили, полсотни раненых. Многие потом умерли – лекарств нет, питание слабое…
Теперь смотри! Боеприпасов – по десять патронов на винтовку, полмагазина на автомат. Продукты заканчиваются, добыть можно только боем. Если кто из местных в отряд хлеб снесет или сала, того полицаи безжалостно вешают, дом сжигают. Мы носить продукты запретили – людей жалко. Картошку, которую сейчас доедаем, ночами на полях копали. Полицаи нас теперь, как комара, прихлопнуть могут. Но не спешат. Мы их хорошо пощипали, несколько десятков в том бою положили – боятся. Сколько бы он, – Саломатин указал на Ильина, – шпионов ни расстреливал, они знают, что у нас голод. Ждут, пока сдохнем. Вот так, Савелий! А ты с винтовкой… Не обижайся, но у меня есть кому стрелять. Боюсь, не вовремя ты…
– Что прежде надо? – спросил Крайнев, играя желваками. – Хлеб или патроны?
– Патроны! – в один голос сказали Саломатин с Ильиным.
– Сразу не обещаю, – сказал Крайнев. – Что бог раньше пошлет. Немецкая форма имеется?
– Конечно! – улыбнулся Саломатин. – Все как положено: шинели, каски, нагрудные бляхи… Даже мотоцикл. Правда, без бензина.
– Кто говорит по-немецки, кроме тебя?
– Никто, – покачал головой Саломатин.
– Будешь мотоцикл толкать? Не погнушаешься, полковник?
– За патроны я – хоть паровоз! – Саломатин встал.
– Опасно,
