дознаватель.
– Там мельницы Кивляка, арендатора, – непрошено пояснил отец Иона и поглядел на пана Порхневича.
И тот снова не растерялся:
– Да, мельницы, у Кивляка-арендатора сыновья такие бугаи, отбились, короче говоря, они от дезертиров. Те на лодках мимо.
– Вы с ним, с мельником, разговаривали?
– И вы можете поговорить. Только к нему надо теперь в обход, можно от Новосад заехать, можно от Порхневичей.
Бурышкин отворил тетрадь, что-то в ней высматривал. Вписал несколько обдуманных только что мыслей. Потом еще что-то. Закрыл, поскреб уголком тетради подбородок.
– А что там дальше? За мельницами?
Отец Иона и пан Порхневич чуть наклонились в его сторону. Одновременно поняли, что, по всей видимости, имеется в виду. Ромуальд Северинович развел могучими руками, отец Иона улыбнулся и тонко прошипел:
– Пуща.
– Там можно скрыться?
– Хоть с целым полком.
Бурышкин кивнул пану Порхневичу за образный ответ.
Пошел снова дождь, да злее, чем предыдущий.
Сивенков осторожно предложил откушать, раз уж такое дело – хоть на пепелище, да харчи.
Отец Иона отказался: у него неотложные надобности, людей надо отпеть и о графине позаботиться. Она не в себе.
– А где мальчик Турчанинов? – вдруг спросил батюшка.
Ромуальд Северинович опять-таки ответил быстро, как будто знал наверняка:
– Дезертиры с собой уволокли.
– Зачем он им?
– А иди спроси этих шальных, что у них в башках.
Бурышкин отошел на несколько шагов в сторонку и теперь стоял под яблоней, безучастный к происходящему, защищенный от дождя не только кроной, но и невидимой оболочкой, что дает ощущение выполненного долга.
– Дай ему пятерых мужиков на могилки, – шепнул Сивенкову пан Порхневич, – а вечером пойдешь по хатам собирать грабленое.
В круглом лице управляющего явилась некрасивая неуверенность. Ромуальд Северинович хотел было повысить голос, да нельзя было при таком собрании. Он поискал глазами, поманил к себе непреклонным пальцем Гунькевича.
– Сегодня начнешь чинить конюшню, бери там кого в помощники, кто еще старался. Потом овин. Закончишь – прощу.
Гунькевич расплылся в улыбке. Он хотел было канючить, что-де лишь в сторонке стоял, что было почти правдой, а его, кажись, отлепляют от этой истории подчистую. И можно не бояться человека из города с черной тетрадью, а конюшенку поправить – что это нам? Главное – прощение!
Сивенков понял.
– Только за стол вас посажу и пойду по дворам.
– Да, лучше сразу, пока добро не прижилось к новому месту.
Ромуальд Северинович знал, что руки мужика мгновенно срастаются с имуществом, только вложи его в них. Понизил голос:
– И Дубовика с Целогузом сюда. Пусть вон там, под липой, за флигелем ждут.
Сивенков
