нездоровый румянец, виски бисером усыпал проступивший от волнения пот, а у подмышек проявились пятна. Женщина нервничала, испытывая то состояние, когда кажется, что тебя обнажённым выставили напоказ перед толпою.
Муж Ниночки был неплохо начитан, но по жизни довольно глуп, как все большие ревнивцы. Неотесанная грубость так и перла из него. И основания робеть создавшимся положением у застенчивой женщины были. Но поделать с собою она уже ничего не могла. Ворвавшийся в её размеренную жизнь Снеговской затмил собою весь мир, и Ниночка буквально растворилась в нахальстве красавца. Снеговского же удобство подвернувшегося момента волновало мало. Он упивался болезненным состоянием жертвы, зная какие муки она испытывает. Но стойко оставался непроницаемым к немым мольбам и ожиданиям Ниночки, потому как в жизни питал особую страсть ко всему самому неудобному и рискованному.
Стоит отметить, что достоинством Снеговского можно было считать умение хранить интимные тайны, что высоко ценилось его жертвами. Будучи дерзок в совращении застенчивых дам, а он выбирал именно таких, в близости Снеговской обходился с поверженной слабою половиной очень нежно и вовсе без пошлости. В чем можно было его упрекнуть, так только в том, что он не любил ни одну из них и более двух раз не использовал свое превосходство. У женщин же после него складывалось по-разному. Одни, не в силах далее бороться с угрызениями совести или терпеть мужа, уезжали к маме. Которых мужей скоро переводили в другие части, тем везло более. Эти несчастные каким-то образом перекраивали свое внутреннее я, саму жизнь, латали отношения и семьи сохраняли. Но все без исключения были благодарны Снеговскому за трепет неведомых переживаний и, пусть и жестокий, но урок дозволенности – рискуя всем на свете вкушать запретный плод.
Заполнивший поверх музыки пространство гомон, тонов довольно высоких и резкости непривычной, совершенно сбивал с толку. От этого разгоряченные офицеры были не в силах оформить свои мысли в более-менее приемлемую пониманию речь. Потому служаки, под предлогом покурить, стали часто толпою выходить на лестничную площадку.
Здесь они сосредоточенно закуривали, и пару минут стояла гнетущая тишина, над которой парили клубы сигаретного дыма. Затем кто-нибудь начинал с претензии другому или критики чьих-то деловых качеств. Визави начинал оправдываться, либо немедля переходил в наступление, указуя тем на несовершенство и самого "отличника боевой и политической подготовки".
В какой-то момент заметили и Снеговского. Претензий к нему не было, огрехов по службе за ним также не водилось, а какое и было, то не значило столько, чтобы ставить в укор. В разговоры Снеговской вступал редко, друзей не заводил, в компаниях был тих и всегда держался несколько в стороне. За это его не любили. И хоть Артур Станиславович довольно хорош был, как картежник, всем казалось, что молчаливый капитан, соблюдающий дистанцию, презирает их.
