тёмные.Саша прячет от ребят
очи томные.
Тоненькая косточка,
голубая кровушка,
быстрая, как ласточка,
сладкая, как волюшка.
– Что же, Саша, ты дрожишь
и пугаешься?
Что ж от ветра ты бежишь,
закрываешься?
– Почему одной тебе
платье развевает?
Почему одну тебя
гладит и ласкает?
Руки белые подхватят —
в хоровод ведут:
– Выйдем, Саша, хватит плакать!
– Ноги не идут!
Веки тонкие слезой
горькой полнятся,
Саша жаркой головой
к другу клонится:
– Буйный ветер на меня налетает.
Из огня да в полымя он бросает!
Словно молодец меня обнимает,
косы русые мои расплетает.
Ни покоя, ни сна не даёт,
о любви мне он шепчет, поёт.
Ах, такое мне шепчет, проклятый,
мне и жутко, и странно-приятно.
Как прекрасен ветер в лесу.
Мне он шепчет: «Тебя унесу.
Там, в зелёной лесной стране
будем вместе… Ты веришь мне?
Там, как море, шумит иван-чай!»
– Друг, меня не ищи, прощай.
Сердце
До белых мух недалеко
и до печали.
– Нам расставаться нелегко, —
грачи кричали.
– Я потушу в глазах огонь, —
сказала осень.
А я ей говорю: не тронь,
мне больно очень.
До глаз повяжет мне платок,
обрежет косу.
Скатись слеза на уголок, —
заплачет осень.
Суровой ниткою, без слов
и сожалений,
зашьёт улыбку, вытрет лоб:
там пот сомнений.
– Пожалуй, краше в гроб кладут, —
соседи скажут,
поплачут скупо и уйдут,
а гроб обмажут
смолой. И в реченьку столкнут:
– Плыви, бедняжка,
ты не понадобилась тут,
прощай, бродяжка!
И поплыву я по реке
в гробу, живая,
леса шумят невдалеке,
переживая.
И шум лесной в последний раз
в дому без дверцы,
услышав, я отдам приказ:
Утешься, сердце.
До белых мух недалеко
и до печали.
– Нам расставаться нелегко, —
грачи кричали.
Девичья жалобная
Под сосною, под сосной,
под сосной любовь зарой.
Ярко вспыхнет та сосна,
пламенем объятая,
а любовь, а любовь
не горит, проклятая.
Под осиною в тени
ты мороку схорони.
Как под ветром та осина
до земли склоняется,
а проклятая любовь
не гнётся, не ломается.
Под плакучей ивою
спрячу несчастливую.
Ива волосы седые
в речку уронила.
Здесь проклятую любовь
я
