за ним, подошла и села на скамейку под ясенем, под его прозрачной кроной. Рядом детская площадка. На ней никого, поздно уже. Для меня, так на всей планете никого нет, только он один. Финист, ясный сокол.
Может в моих интонациях почудилось ему что-то знакомое, или мои глаза что-то напомнили ему, и это чувство захватило его: паззл выпал и никак не встаёт на место, и он не успокоится, пока не вспомнит меня. Я смотрю на него, молчу. Даю ему время хорошенько рассмотреть меня, привыкнуть, изучить заново.
– Ну-с, молодой человек, какому счастливому стечению обстоятельств я обязан счастьем лицезреть Ваше юное лицо?
– Саня. Меня зовут Саня.
Меня и раньше тоже звали Саней, мне даже не надо привыкать к новому имени, какое было, такое и осталось.
– Илья Ильич, – его брови поехали вверх, – предлагаю Вам провести в некотором смысле психологический опыт, – его брови поднялись ещё выше. Вижу, ему интересно.
– Зачем мне это?
– Вы же хотите знать, как я угадал Ваше имя и отчество?
– Да тут и угадывать не надо, – И. И. с досадой покачал головой, – скоро не будет никаких секретов и тайн, и неприкосновенность личной жизни останется воспоминанием.
– Дайте мне всего лишь пятнадцать минут Вашего драгоценного времени!
– Допустим, я соглашусь.
– Мы сейчас вернёмся в Вашу квартиру, перед тем, как я войду, Вы завяжете мне глаза. И. И. нахмурился, но не стал возражать:
– И что?
– Я, с Вашего позволения, постараюсь Вас удивить. Вы ведь уверены, что не знаете меня? Значит, Вы никогда ранее со мной не говорили, и мы не проводили время у Вас дома? – спросила я как можно спокойнее и точнее перечисляя все ступени моего доказательства.
– Хорошо, давайте сыграем!
Сыграем? Это мне уже нравится! Я люблю играть!
И. И. жестом пригласил меня, я встал (а) и угловатой юношеской походкой пошёл (а) по хорошо знакомой мне асфальтовой дорожке, стараясь не наступать на осенние листья, мокнущие в тёмных лужах.
В молчании мы поднялись на третий этаж, и я замерла перед знакомой дверью.
Однажды, до того как я в первый раз умерла, в моей изначальной жизни, я, не застав его дома, вставила в дверную щель записку со своими стихами – как он ругал меня! Кругом чужие люди, храни тайну личной жизни, это могут использовать против меня, бла-бла-бла! Мне тогда показалось, что мне отрубили руки. Больше я так не делала. Так бывает, когда ты ограничиваешь не себя, а своего партнёра и невольно лишаешь себя неисполненных, неожиданных поступков другого человека. Будто отрубаешь ему руки. И он никогда не скажет тебе того, что хотел, потому что ты сам вырвал ему язык. Потому что ты пренебрёг им, показал ему, что он тебе не нужен и докучает тебе.
Мы остановились на площадке, и он тщательно завязал мне глаза. Туго.
– Проходите, юноша.
– Саня, – напомнила я ему. Он даже
