гнева, могу сказать лишь одно. Будь я, двадцатитрехлетний парень, провидцем, который в сорок втором году неким чудом увидел, что будет в две тысячи втором, я, конечно, увернул бы пламя разгневанной души до разумного хотя бы уровня.
Но что было, то было. То, в общем, и написалось. И вопреки пословице не скоро быльем порастет. Нынешним нельзя подправлять и подстраивать историю на свой лад. История этого не любит и порою жестоко мстит за это. Вот так.
На другой же день после самого длинного письма отправляю самое короткое:
«Оля, еще раз здравствуй!
Чтобы ты имела побольше сведений о своем друге, я высылаю тебе эту статью. Она расскажет о моей жизни и моих боевых, делах.
26/XI—42 г.»
Что это за статья, кем написана, где опубликована, – не знаю или не помню. Возможно, находится у Ольги. В недавнем звонке из Ужгорода она сказала, что часть моих писем и каких-то других материалов остается в ее собственном архиве.
1 декабря 1942 года послано еще письмо.
«Дорогая Оля!
Получил от тебя письмо от 7 ноября 1942 года. Благодарю за то, что считаешься с моими мнениями.
В своем письме ты вспомнила 12 сентября 1941 года, когда я был среди вашей семьи. Признаться, что я тоже очень часто вспоминаю те дни. Наше знакомство произошло в грозные дни, когда Родная Украина уже истекала кровью, когда на лицах наших людей стояла печать глубокой скорби и обиды.
Ты спрашиваешь, почему я тогда не разрешил тебе проводить себя подальше.
Трудно сейчас ответить на этот вопрос. Вообще, Михаил Алексеев в своей жизни делал немало ошибок, и эта, мне кажется, была одна из моих ошибок, потому что (я чувствую это) я своей, может быть, непредусмотрительностью заставил тебя в течение целого года мучительно думать об этом вопросе.
Но скажу прямо, что у меня тогда не было особых предвзятых намерений, и если я так поступил в это время, то только потому, что не желал тебя расстраивать, потому что через несколько минут я выехал на фронт. Возможно, это неубедительно, тогда я не смогу ответить точнее. Надеюсь, будущее покажет, что я не люблю обманывать своих друзей.
Ты только прости мне, Оля, что так плохо пишу. Поверь, это все делается в окопе, в стесненных условиях. Мне иногда просто стыдно: я от тебя получаю замечательные письма, а отвечаю коряво, грязно.
Ты спрашиваешь о моих ранах. От них и следа не осталось (следы-то, впрочем, остались и по сей день. – М. А.) Да это, в сущности, были и не раны, а царапины.
Вот и все.
Пока до свиданья, родная!
Будем надеяться, что это свидание все-таки будет.
Привет от меня папе, маме, бабушке и Нюсе.
Будь счастлива.
Постскриптум. Прости, забыл поблагодарить тебя, моя славная подружка, за фото. Большое спасибо.
Оля, прошу прислать мне новый адрес твоего папы.
В конце письма указана
