содержимое своей, выкурил сигарету и стал барабанить пальцами по столешнице – меня распирало, мне хотелось записать эту песню. Не ради рукава, не ради места в ротации и чартах. Ночью, пока я чиркал карандашом в блокноте, в голове щёлкнуло, что это – то самое. То, о чем говорил мне Бутч. И я торопился. Чтобы не упустить момент, не потерять это состояние и не передумать.
– У меня всё готово, братка.
Мистик кивнул Клейстеру, а он открыл дверь в комнату записи и похлопал меня по плечу:
– Филыч, ты только не торопись. О`кей? Спокойно пишемся. Без нервяков. Лады?
– Я постараюсь, Макс.
Меня немного стопорнуло от этого напутствия. Я впервые посмотрел на стойку микрофона и осознал, что сейчас мне нельзя облажаться. Тупо нельзя.
Наушники. Закрыть глаза. Каким-то шестым чувством увидеть, как Мистик за стеклом что-то говорит Клейстеру, и в комнате гасится свет. Остаётся только крохотная лампочка, освещающая пульт.
– Фил?
– Секунду. Дай мне секунду, – я делаю глубокий вдох и киваю.
Первые аккорды, а у меня сводит сердце и сохнет в горле. Накрыв микрофон ладонью, я растворяюсь в музыке, словно кубик сахара в кружке кофе. Меня здесь нет. Никого здесь нет. Есть только музыка и слова, которые просятся наружу. И я шепчу:
– Каждый день, каждый вздох, каждый удар сердца… Мама, прошу, поговори со мной… Хотя бы минуту…
Мой голос хрипит и я мотаю головой.
«Мама, помоги мне…»
Мистик, добавляет громкость. Будто чувствует, что сейчас мне нужно чуть больше этой грусти, а я встаю почти вплотную к микрофону. Так, что кончик носа упирается в сетку фильтра.
Прости меня, мама, я сегодня очень пьян.
Ты знаешь, мама, не спасает этот план.
Скажи мне, мама, что мне делать, как мне быть?
Ты дай совет, как дальше сыну нужно жить.
Я знаю – слышишь все, о чем тебя молю.
Ты видишь, мама, на коленях я стою.
И пусть молчишь ты, но я знаю, ты со мной.
Скажи мне, мама: «Как дела? Ну что с тобой?»
И я кричу сквозь слезы: «Мама, ты прости!
За то, что сын твой стал таким, сошел с пути.
За все грехи. За то, что рядом нет тебя.
Я умоляю, мама, ты прости, прости меня!»
Мне говорили: «Время лечит», – но все врут.
Я знаю мама, ты одна со мною тут.
Ты знаешь, мама, как сжирает эта боль.
Помолись за меня, прошу, скажи, в чем моя роль.
Я, словно призрак, превращаюсь в свою тень.
И ненавижу этот мир, ведь каждый день
С восходом солнца ты вновь таешь среди снов.
Только ты одна знаешь, как не хватает твоих слов.
И я кричу сквозь слезы: «Мама, ты прости!
За то, что сын твой стал таким, сошел с пути.
За все
