поклонялся рыцарь, свободна или уже была замужем. Главное, что он был связан с нею узами формального поклонения, служения, налагавшими на него долг верности.
«Бесконечное, униженное искание ее милости, уверения в собственном постоянстве, жалобы на жестокость дамы, проклятия по адресу караульщиков и других нарушителей спокойствия влюбленных, восторг по поводу достижения ее благосклонности: вот вечные темы этих песен. Довольно часто конечной целью и высшей наградой этого служения откровенно выставляется полное обладание женщиной, но, с другой стороны, сами миннезингеры заявляют, что достоинство влюбленной требует, чтобы она отказывала им в том, чего они так страстно добиваются от нее. Таким образом, большими победами считаются и самые ничтожные признаки расположения, даже само разрешение дамы служить ей» (Ф.Фогт, М.Кох. История немецкой литературы. СПб, 1901).
Еще одно негласное правило требовало, чтобы имя возлюбленной никогда не упоминалось ее поклонником и обожателем из опасения, что оно может сделаться предметом сплетен. Нередко случалось так, что дама, внимая песням своего поклонника, даже не догадывалась, что речь идет именно о ней. Но весь этот этикет касался лишь узкой части населения. В средневековых же городах и селеньях шла обычная жизнь с ее горестями и радостями, в том числе сугубо плотскими, существующая параллельно деятельности церкви и воспеванию Прекрасной дамы благородными рыцарями (в основном через уста трубадуров). К тому же анализ произведений ряда авторов последнего периода Средневековья красноречиво свидетельствуют о том, что поэзия трубадуров и в целом их отношение к любви (последняя, по их мнению, никак не может существовать в рамках брака, который к тому же совершался чаще всего по выбору родителей, то есть по расчету), приводит не только к романтическому воздыханию, но к широкому распространению адюльтерных связей, а сводничество в это время становится, можно сказать, массовой профессией. Если же верить писателям раннего Ренессанса (скажем, Дж. Бокаччо, написавшему свой знаменитый “Декамерон”), то некоторые женские монастыри той поры больше напоминали самодеятельный публичный дом, чем безгрешные святые места. Позволим себе попутно высказать гипотезу о причине столь резкого повышения сексуальности у средневековых мужчин и женщин.
Во-первых, как известно, всякий запрет вызывает такой же силы противодействие. Как говорится, запретный плод особо сладок. Один из героев Анатоля Франса остроумно заметил, что «христианство оказало большую услугу любви, объявив ее грехом» (А. Франс. «Сады Эпикура»). Именно христианская религия сделала из женщины запретный плод, набросив на сексуальные отношения флер греховности. Что, конечно же, только усилило притягательность этого приятного занятия. Цитируем дальше того же А.Франса: «Чтобы превратиться в то грозное чудо, каким вы (женщины. В.П.) стали теперь, чтобы сделаться равнодушной и царственной причиной подвигов и преступлений, вам
