Новый приступ тут же сворачивает её попытки сделать это. Я вскакиваю с кровати, роняя Ахматову, и ищу глазами злополучный ингалятор.
– Под подушкой глянь, – хрипит Антонина Ивановна.
Я просовываю ладонь и нащупываю баллончик. Сую ей в руку и женщина шумно втягивает в себя лекарство. У меня всё тело покрылось мурашками.
– Я могу чем-то помочь? – не знаю, что говорить в таких ситуациях.
– Ну что ты, Катя. Чем могла, ты уже помогла. А я всё гадала, успеешь или нет… Про деньги забудь, мне они уже не понадобятся.
«И как это она догадалась, что я пришла именно затем, чтобы вернуть долг».
– Почему же, не понадобятся! Вам вон, лекарства нужны. Скажите что купить, я схожу.
– Поздно, деточка. Да и не хочу. Устала я. А эта вон, только рада будет, если я того… Сестра моя, младшая.
Я почему-то именно так и думала, что та странная женщина приходится ей сестрой.
– Ты деньги сбереги, мало ли что. А мне они, и, правда, уже не нужны. Отжила я своё.
– Не говорите так, – мягко произношу я и беру её сухую, безжизненную ладонь в свою руку. – Хотите, я к вам каждые выходные приходить буду?
Женщина вновь смеётся и отвечает:
– Не стоит, моя хорошая Катя. Пришла, навестила старую каргу и хватит. Больше не возвращайся. Слышишь?
А я сижу возле неё и не знаю, что ответить. Неправильно это всё. И жалко так… чертовски. Я даже начала себя винить, что слишком поздно объявилась. Быть может, если бы я пришла чуть раньше, что-то можно было изменить. А сейчас передо мной лежит человек, который смирился и принял свою судьбу. Что остаётся мне делать? Как помочь ей?
– Можно, я ещё почитаю немного? – спрашиваю я.
Улыбка на лице Антонины Ивановны говорит сама за себя, и, подняв упавшую книжку, я крепко сжимаю её ладонь и вновь приступаю к чтению:
Сразу стало тихо в доме,
Облетел последний мак,
Замерла я в долгой дреме
И встречаю ранний мрак…
Не знаю, сколько я читала, но, пожалуй, очень долго, потому что за окном уже смеркалось. Но даже не это остановило меня, а расслабленная рука Антонины Ивановны. Я сжимала холодные пальцы бедной женщины и молилась о том, чтобы моя догадка была ошибкой. Прислушавшись, не услышала её тяжёлого дыхания, а грудь больше не вздымалась. Мне не хотелось в это верить, и всё же, сжав ещё сильнее пальцы мёртвой женщины, я продолжила читать:
Господь немилостив к жнецам и садоводам.
Звеня, косые падают дожди
И, прежде небо отражавшим, водам
Пестрят широкие плащи…
Я прочла этот томик стихов от корки до корки. В память о той женщине, чью руку я продолжаю сжимать в своей. Было страшно. До жути. До спазмов в желудке. Но я продолжала сидеть рядом и читать, пока в комнату не пришла сестра Антонины Ивановны. Кинув взгляд, она вскрикнула сначала от испуга, а потом принялась истошно вопить.
Я же
