не нравится ее прямолинейность. Многие уверяют, что уважают честность и прямоту – до тех пор, пока им не говорят что-то честно и прямо. Вот и я мысленно ищу оправдание. Но киваю. Увы, Люсинда права.
– Беда у тебя? – просто спрашивает она, опускаясь на пол и указывая на место рядом с собой. Я сажусь, скрестив ноги, молчу, и безмолвное ожидание Люсинды уговаривает меня рассказать ей о случившемся.
Общаться с Люсиндой мне удивительно легко, хотя окружающие, включая маму и друзей, считают меня немногословной и замкнутой. С Люсиндой все иначе. Может, дело в том, что она сама часто молчит и в этом молчании даже самые сокровенные мысли просятся наружу. Шесть лет назад, когда я только начала заниматься, я была беспокойным одиннадцатилетним ребенком, не интересовалась кэндо, просто училась защищаться. Люсинда, шестнадцатилетняя уважаемая наставница, любила «тяжелые случаи». Теперь она не просто мой тренер, но прежде всего друг.
Договариваю свою историю, и на лице Люсинды расцветает улыбка, которая кажется почти гордой:
– Рада, что ты ей ответила.
– Это было ужасно невежливо.
Люсинда качает головой.
– Накипело. Если открываешь рот только тогда, когда вот-вот взорвешься, то быстро выходишь за рамки приличия. Но бессловесность – тоже не вариант. Ты так описала эту сиделку, – она подмигивает, – что я послала бы ее куда подальше.
– Увы, но мама права, у нас не было выбора.
– Выбор есть всегда.
– Все слишком сложно.
– Это да, – сочувственно улыбается Люсинда, – но ты дорожишь сестрой?
– Конечно!
Люсинда кладет руку мне на колено.
– Когда ты только-только начала здесь заниматься, тебе дали задание. Ты должна была принять то, что не в силах изменить. Например, идиотов из школы, которые злили тебя, понося твою сестру, и уход твоего отца. Помнишь?
Молча киваю. Да, было такое.
– И ты справилась. Годы шли, и я все больше беспокоилась за тебя: ты смирилась, стала совсем замкнутой. Но сегодня ты сломала печать молчания, выпустила внутреннего бойца. Это огромный шаг. Гордись собой.
Пытаюсь улыбнуться в ответ, но улыбка выходит неуверенной.
– Полагаю, перед мамой извиниться все-таки придется?
Люсинда усмехается.
– Боюсь, что так. Но проделай ката еще раз. И почувствуй уже соответствующую гордость, ведь ты боролась за свою сестру.
Вскакиваю на ноги, кланяюсь Люсинде и додзе и снова выполняю ката.
– Ну как, лучше? – спрашиваю затем.
Люсинда улыбается.
– Этого мало. Давай еще раз. И еще. Делай, пока не расхочется спрашивать меня, достаточно ли на сегодня. Вот когда покажется собственное мнение весомым, тогда и заканчивай.
После тренировки, долгой и изнурительной, направляюсь в душ и слышу звук застегивающейся
