который несет на руках нашего ребенка.
Было прохладно и влажно. Все казалось вокруг чуть подзабытым, словно я куда-то надолго уезжала, а теперь вот вернулась, заново узнавая тысячи раз пройденную улицу. Или это я так сильно изменилась всего за неделю?
Идти нам было совсем недалеко: еще один больничный корпус, небольшой скверик и – дом. Наш дом. Мой дом!
Вернувшись из больницы домой, я поняла, что дом все-таки остался для меня домом. Несмотря на все семейные бури, разрушения, скандалы, что-то еще теплилось в самих стенах дома, какие-то остатки доброго безмятежного прошлого еще бродили в комнатах, как забытые привидения умерших близких.
В нашей с мужем маленькой комнате все стало розовым. Моя бабушка подарила нам розовое шелковое покрывало и шторы из такой же ткани. На прикроватной тумбочке мягко светилась купленная мной незадолго до родов настольная лампа с розовым абажуром. У стены «новая мебель» – детская кроватка. Чистота и тишина в ожидании того, кто сегодня первый раз появился в этом доме, кому от роду только неделька. Всего неделя, а он уже есть…
И снова жизнь круто меняется, никогда она уже не станет такой, как была ДО появления ребенка. Теперь начнется совсем новая, незнакомая жизнь, я уже мама, и это до самой смерти. Если с мужем еще можно развестись, в случае брачной неудачи, то ребенок – это на всю жизнь со мной. Это – мое навсегда. Нельзя перестать быть мамой.
Муж тоже проникся ролью папы. Во время прогулок, крепко держа упакованный кулечек с ребенком, он важно насупливал ровные дуги бровей, выступал степенно и медленно. Когда я спрашивала о причине насупленности, важно отвечал, что он теперь отец и выглядеть должен солидно и серьезно. От его объяснения мне становилось смешно – как будто роль папы заключается только в том, чтобы все время ходить с грозным видом. По ночам Пашка мешал мне спать куда больше, чем ребенок. Он каждую ночь по несколько раз вскакивал проверить, дышит ли сын. Ему казалось, что не дышит, и он с ужасом будил меня. Приходилось тоже вставать, подходить к кроватке, настороженно прислушиваться к тоненькому дыханию сына и успокаивать мужа.
Я училась быть мамой: кормить, купать, пеленать, петь колыбельные песенки. А так как у меня отсутствовала координация между слухом и голосом, то это занятие было для меня поначалу тяжким. Хорошо тем, у кого голос со слухом в ладу! Если совсем нет слуха, то человек и не слышит, как он фальшивит во время пения, просто поет, довольный собой. Хорошо и тем, у кого есть в наличии и слух, и голос – получаются красивые песни. А мне что досталось? Слух есть, а голоса нет. Когда я начинаю петь, фальшь просто режет ухо, но спеть правильно очень нелегко. Но я не отступалась от колыбельных песен, и через месяц ежедневных тренировок дело потихоньку пошло на лад. Сыну же, похоже, и с самого начала мое, даже фальшивое, пение доставляло удовольствие, он намного быстрее засыпал, когда я начинала петь.
Но особенно радовались появлению ребенка в доме наши две собаки. Одна – восточно-европейская овчарка, вторая – потешный скотч-терьер, Джим и Малыш. Когда я несла выкупанного сына из ванной в комнату, Джим все время норовил облизать ему торчащие из полотенца голенькие
