отводит нарядам и косметике. Тогда как (Pardon, madame! Pardon, madamoiselle!), на наш, мужской, вкус, особенно восхитительна она… безо всего этого.
И, клянусь честью всех прекрасных дам, нет в моих словах сексуального шовинизма. Ничего не поделаешь, мы действительно разные – мужчины и женщины. Причем отнюдь не только телесно. «Не братья по разуму!» – говаривала одна моя мудрая приятельница, которой, увы, уже давно нет с нами, земными жителями.
Да, не братья и не сёстры. Потому что даже к самым любимым, самым дорогим нам женщинам мы, мужчины, так или иначе приспосабливаемся, пытаемся встроиться в их мир. Порой не понимая их, но при этом принимая. Потому что их любим. Как любим Париж.
Ковыль на поле Куликовом
До заросшего ковылём поля – километра три. Нашу конную тележку сопровождает «почётный эскорт» – девочка Глаша лет восьми на сноровистом Зобаре. То и дело Зобар, почти на ходу, не останавливаясь, наклоняется пощипать травки ковыля: проголодался. Глаша в такие моменты, балансируя в седле (маленькая, тоненькая, а ведь удерживается!), увещевает коня: «Да погоди, вот доедем до поля битвы – поешь спокойно!»
ГЛАША И ЗОБАР
Городская, небось? На каникулы из города приехала?» – спрашиваю возницу.
«Не… из наших, из местных… вон как выросла», – оглянувшись на хрупкую наездницу, улыбается он.
Вот мы и Куликовом поле. Спешились пассажиры тележки, спешилась и Глаша. Зобар – конечно, сразу к ковылю.
…А ведь настоящими они растут, здешние дети – как этот, исконно придонский ковыль. Кстати, традиционную для лесостепных краев природную среду местные биоисторики и экологи восстанавливают уже не первый год: взращивают травы, обрамляют их лесопосадками. Ковыль этим летом заметно подрос: кое-где уже почти по колено. Еще сезон-другой – и будет здесь всё выглядеть практически так же, как – да-да! – в те сентябрьские дни 1380 года. А пока стою я тут – турист туристом – по колено в травах и вдыхаю аромат ковыля да полыни. Хорошо!
Глаша, смотрю, вообще на этом поле чувствует себя в родной стихии. Хвост и гриву Зобару расчесывает. Вот что меня занимает: словосочетание «поле битвы» для девочки – привычное, обиходное. «Вот вернемся с поля битвы, – говорит она (я подслушал) то ли подружке, то ли младшей сестрёнке Ксюше, – расскажу деду про этих туристов. Смешные они – траву в букеты собирают». То есть битва, история родных мест для неё – не что-то давнее, веками отгороженное, а часть представления о мире, о родине.
ЗРЕЕТ ПШЕНИЦА
Уедет или не уедет, когда вырастет, Глаша из этих полынно-ковыльных краев – в Тулу или в Москву? (Один из извечных «русских вопросов»: доедет или не доедет, уедет или не уедет?) Кто ж её знает… Не стал девочку об этом расспрашивать – рановато пока.
Но отчего-то
