вспомнила я, уплетая фрикадельку. Это значит, я почти доела: абсолютно бессознательно я всегда оставляю самую вкусную часть блюда напоследок. Вплоть до того, что когда на миропомазании дают хлебушек с вином, я сперва объедаю все сухое и потом пропитанную вином часть. – Пап, тебе что-нибудь нужно постирать?
– Я у папы уже все собрала, – говорит мама, убирая на столе. – Все в корзине, свое добери – и можешь ставить.
– Хорошо! Как твой денек?
– Ох. Ноги, – отвечает мама.
– Помассировать тебе?
– Я папу попрошу. Пап, а? – и она гладит его по голове. Папа довольно и согласно мычит.
– Тогда я быстро соберу все, – говорю я и убегаю в комнату. Через минуту возвращаюсь со стопкой.
– Не забудь вытряхнуть карманы! Телефоны мы, конечно, еще не стирали, но никогда не поздно начать… «Да-да», – уже мысленно отвечаю я, наскоро перетряхивая джинсы, когда из них что-то вызвенивает на пол. О-оу! Ключи.
Бегу в комнату за телефоном. Сообщение от Чуни: «Ну, что, ты когда?»
Я забыла.
– Мам, мне надо к Чуне сбегать! Стирку потом поставлю! – в панике начинаю надевать те же джинсы, которые так готовы были к стирке. И сую ключи обратно в карман.
– Прости, прости, я помню, вы в десять ложитесь, – начала я с порога, поскорее развязывая шарф.
– Ничего-ничего, все успеем, не торопись!
Я знаю это «не торопись». Это не «расслабься, не торопись», а скорее «не торопись, ведь кто познал жизнь, тот не спешит». Но что-то еще есть в тоне Чуни, что мне особенно не нравится. Какое-то хитрое возбуждение.
– Вот ключи, сразу отдать.
– Хорошо-хорошо. У нас тут еще гость, как раз вас познакомим.
А-а-а!.. Вот оно что.
– Сашин друг. И наш брат, психолог!
Мы уже начали проходить в кухню, где обычно сидели по вечерам, пили чай и вели те самые кухонные беседы, на которых держится русский менталитет. Честно, я не удивлюсь, если археологи станут откапывать в русских степях древние пещеры-кухни, в которых за берестяными плошками сидят скелетики-собеседники, которые так заговорились, что не заметили ледникового периода. Но помимо вековых традиций – на кухонных посиделках держится дружба.
Поэтому в моем взгляде был коктейль из стеснения, недовольства, недоверия и напряженности. Потому что за столом сидели, несколько прижавшись, чтобы всем хватило места, Саша (муж Чуни и наш дьякон) и молодой человек, которого можно было бы описать как «среднего возраста», хотя, я думаю, ему не было и тридцати пяти. Возможно, дело в очках и бороде, которые не старят только священников.
– Соня, это Клим, Сашин друг. Клим, это Соня… моя подруга! – со смехом добавила Чуня. Клим кивнул медленно, как йода. – Сонь, садись вот сюда. Мы как раз рассказывали, как ты устроилась в нашем храме.
– Устроилась?
– Клим – наш коллега,
