два слияния и реорганизацию, но как только до него дошли слухи о том, что это произойдет снова, он уже знал наперед, предчувствовал неизбежное: он потеряет работу. Ему было пятьдесят восемь. Он занимал достаточно высокую должность и дорого обходился компании, а до пенсии ему оставалось совсем недолго, так что руководство могло с легкостью от него избавиться. Его обязанности мог выполнять любой из нижестоящих сотрудников с более низкой зарплатой. После известия о слиянии ему удавалось иной раз часами не вспоминать об этом, но ночью приходилось тяжелее. Они с Мари только что купили дом в Южной Флориде и планировали сдавать его, пока Леон не выйдет на пенсию, а потом сбежать от нью-йоркских зим и заодно налогов. Ему казалось, что жизнь только начинается, но дом обошелся дороже, чем они рассчитывали, он никогда не умел экономить и знал, что накопил на пенсионном счете куда меньше денег, чем следовало бы. Когда Леон погрузился в беспокойный сон, на часах было шесть тридцать утра.
На следующий день, когда Уолтер вернулся в лобби, Леон Превант обедал в баре вместе с Джонатаном Алкайтисом. Они только что познакомились – тогда их встреча казалась случайностью, много лет спустя она стала выглядеть как ловушка. Леон сидел в баре и в одиночестве ел бургер с лососем: Мари осталась в номере, у нее болела голова. Алкайтис сидел рядом, пил «Гиннесс» и разговаривал с барменшей, а потом вовлек в беседу и Леона. Они обсуждали отель «Кайетт» – как выяснилось, Джонатан Алкайтис многое о нем знал.
– На самом деле я владелец этого здания, – сказал он Леону почти извиняющимся тоном. – Сюда сложно добираться, но мне это даже нравится.
– Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Леон. Он всегда был не прочь пообщаться с людьми, к тому же было таким облегчением подумать о чем-нибудь – о чем угодно! – кроме своей неплатежеспособности и потери работы.
– У вас есть другие отели?
– Только этот. В основном я занимаюсь финансами.
Алкайтис рассказал, что у него есть пара компаний в Нью-Йорке, которые инвестируют деньги вкладчиков в ценные бумаги. Он уже не искал новых клиентов, но по такому случаю решил сделать исключение.
Спустя годы потерпевшая из Филадельфии зачитывала вслух свои показания на вынесении приговора Алкайтису: «Особенность Алкайтиса была в том, что он делал вид, будто приглашает вас в тайный клуб». Отчасти она права, признал Леон, когда читал стенограмму заседания суда, но другой важной причиной была харизма Алкайтиса. Он умел очаровывать. Его теплый, обволакивающий голос был словно создан для ночных программ на радио. Он излучал спокойствие. Ни тени бахвальства или вспыльчивости; он был уверен в себе, но не заносчив, всегда улыбался в ответ на шутки. Сдержанный, скромный, интеллигентный человек, предпочитающий слушать других, а не себя самого. Хитрость заключалась в том – Леон сумел разгадать ее только годы спустя, – что Алкайтиса будто бы совершенно не заботило, что о нем думали окружающие. Это беспокоило его собеседников и заставляло
