пробормотал он, пробегая пальцами по древесине.
– Да. Это…
– Грусть, – закончил он. Он мог видеть тоску, чувствовать боль.
Кирби не знала, радует ее или огорчает то, что Адам разглядел все так точно, особенно в этой работе, которая далась так тяжело.
– Я сделала также Счастье и Сомнение. Страсть решила приберечь напоследок. – Она поднесла к глазам брусок, который держала в руках. – Это должен быть Гнев. – Словно стараясь разозлить деревяшку, постучала по ней пальцами. – Один из смертных грехов, хотя я всегда считала, что это несправедливо. Гнев необходим.
Адам видел, как меняется выражение ее глаз, пока она рассматривала будущий шедевр. «Тайны, – подумал Адам. – Кирби всегда говорит загадками». Но когда она сидела вот так, окутанная солнечным светом, с куском древесины в руках, то казалась полностью открытой, читаемой, чистой эмоцией. Как только он постиг это, Кирби шевельнулась и рассеяла все волшебство. Посмотрела на него с дразнящей улыбкой:
– Пока я работаю над Гневом, вам придется смириться с перепадами моего настроения.
– Постараюсь относиться к этому объективно.
Кирби улыбнулась шире и нанесла немного блеска вежливости на поверхность сарказма:
– Держу пари, у вас целая гора объективности.
– Не более чем необходимо.
– Можете воспользоваться моей, если желаете. Но ее очень мало. – Все еще крутя в пальцах кусок древесины, Кирби посмотрела на вещи Адама. – Вы сейчас над чем-нибудь работаете?
– Работал. – Он встал прямо перед ней. – У меня родилась новая задумка. Хочу написать вас.
В ее глазах отразились смущение и подозрительность.
– Почему?
Адам приблизился к ней и осторожно прикоснулся к подбородку. Кирби сидела спокойно, пока он исследовал ее лицо. Она чувствовала его пальцы – каждый палец – на своей коже. Нежной коже. Адам не сопротивлялся желанию провести большим пальцем по щеке. Ее взгляд был тверд и упрям.
– Потому что, – наконец произнес он, – ваше лицо поразительно. Я хочу изобразить его, вашу выразительность, вашу сексуальность.
Ее губы потеплели под жесткой кожей его пальца, руки, сжимавшие фруктовое дерево, напряглись, но голос оставался спокоен.
– А если я откажусь?
Высокомерие, которое Кирби включала крайне редко, но весьма успешно, также интриговало Адама. Таким взглядом она могла поставить на колени любого мужчину.
Он медленно наклонился и поцеловал ее, ощутил, как она напряглась, пытаясь сопротивляться, а затем успокоилась. Она по-своему – своей защитой – принимала чувства, которые он дарил ей. Костяшки ее пальцев побелели, но он не обратил на это внимания. Оторвавшись от мягких губ, Адам видел лишь глубину ее чистых серых глаз.
– Я все равно напишу вас, – пробормотал он и покинул студию, желая дать им обоим время подумать
