Да он, сука, больного включил!»
Ни раздражения, ни ненависти в словах капитана не было. Ясно было одно: дали б волю – убил! Вот этими самыми ключами и убил бы.
– Был у нас уже один такой, продюсер, падучего изображал, – Колотухин смотрел скучающим взглядом поверх Дориной головы. – Так мамаша его тоже приезжала, как сейчас помню, Марина Эдуардовна, учительница французского. Тоже убежал и пил неделю. Дома, правда, пока та не позвонила – заберите!
– Не может быть… Как же это… – бормотала Дора. Услышанное не укладывалось в голове. Но Колотухин продолжал ее пугать, бесстрастно и убедительно. Он в окно от нас в одних трусах и тапочках со второго этажа сиганул… В сугроб. Мороз, помню, градусов двадцать. Так мы его упаковали в одеяло и в багажнике – в часть. К батарее приковали и миску поставили с едой.
Глаза Доры все больше округлялись, но Колотухин не замечал ее испуганного изумления.
– У него отходняк – воет, как собака. Вонючий, грязный. Мамаша-фифа приехала – деньги привезла. Мы его прямо в части закодировали. У нас один капитан кодировался. Своего врача привез и закодировал продюсера. Он нам еще спасибо сказал и дослужил нормально. Ничего, всяких ломали. Разберемся и с вашим.
– Не может быть… Что ж теперь будет…
– Я б его под трибунал! Но командиру в этом году поступать в академию. Так что… Вы с сыном своим поговорите и объясните, что в дисбате я для него коечку зарезервировал. Еще один финт – и пойдет обживать.
Через час она дотряслась в разбитой «санитарке» до гарнизонного госпиталя. Сын показался ей возбужденным – глаза лихорадочно горели. Дора потрогала губами лоб.
– Сынок, как же это? Тебя били? – она вспомнила увесистую связку вроде кастета в руках Колотухина. – Ключами? Зачем ты покинул часть?
– За пивом! Сержант ночью поднял. Родина-мать зовет. Пива хочет. Роди нам пиво, говорит. Не родишь – прокачают.
– Что это? Как? – в глазах ужас.
– До потери пульса.
– Сынок, ну обещай мне, что не будешь пить. Я вот тебе цыпленка… Сигарет, как просил. А вот, – рука ее вытянула из пакета жестянку. – Нет. Колотухин запретил, – пиво скользнуло на дно пакета. – Обещал, если все осознаешь, то и не накажут. А что болит-то у тебя? Голова? Сердце? – Она принялась ощупывать сына. Тот отшатнулся.
– Ничего не болит уже.
– Вот и хорошо. Потерпи. Уже недолго осталось, – она сунула ему в руку пакет. – Я пойду. А то автобус потом долго ждать. Давай, сынок, не болей. Я приеду в следующие выходные.
Расстроенная Дора не понимала, как же так. Она вздыхала, но винить себя даже не думала. Авось обойдется. Сын дал ей слово больше не бегать, а командир – не привлекать к суду. Все и обошлось. Правда, услали в дальнюю часть Лешку. В лес дремучий. Колотухин позвонил через неделю, мол, жив-здоров ваш ребенок. Ждите, мать. Отдаст Родине, как положено, год своей молодой жизни и пусть катится ко всем чертям. В общем, успокоил
