согласилась встретиться с ней в женской тюрьме штата Джорджия, но только в неофициальном статусе. Я не буду доктором Кей Скарпетта. Не буду директором Кембриджского центра судебной экспертизы. Не буду медэкспертом Вооруженных сил или вообще каким бы то ни было экспертом. Я буду Кей, и общее у Кей и Кэтлин только одно – Джек. Ни у кого из нас не будет никаких привилегий. При нашем разговоре не будут присутствовать ни адвокаты, ни охранники, ни другой тюремный персонал.
Стало чуть светлее. Густой сосновый лес поредел и раскрылся – предупредительный знак перед расчищенной от деревьев площадкой, похоже, промышленной зоной, извещает о том, что дорога, на которой я нахожусь, заканчивается, далее проезд воспрещен. Посторонним предлагается развернуться и катить назад. Я проезжаю мимо свалки с разбитыми, покореженными автомобилями, грузовыми и легковушками, потом мимо питомника с оранжереями, клумб, бамбуковых деревьев и пальм. Прямо по курсу – широкая лужайка с буквами ЖТШД, созданными яркими клумбами петуний и ноготков. Впечатление такое, будто это городской парк или поле для гольфа. Административное здание из красного кирпича с белыми колоннами выделяется на фоне синих, с металлическими крышами строений, окруженных высоким забором. Двойные ряды колючей проволоки сияют под солнцем, как лезвия скальпелей.
Женская тюрьма штата Джорджия – образец для нескольких других учреждений подобного рода, о чем я узнала, проведя предварительно тщательное исследование. Ее считают примером современного, гуманного реабилитационного заведения для преступивших закон женщин, многие из которых за время заключения постигают профессии сантехника, электрика, косметолога, токаря по дереву, механика, кровельщика, повара, ландшафтного дизайнера. Заключенные поддерживают в порядке здания и территорию, работают на кухне, в библиотеке и салоне красоты, помогают в поликлинике, издают собственный журнал и даже могут получить среднее образование. Все они зарабатывают на свое содержание и располагают немалыми возможностями. Все, за исключением тех, что содержатся в корпусе строгого режима, корпусе «Браво», куда и определили Кэтлин Лоулер две недели назад, примерно тогда же, когда я перестала получать ее электронные письма.
Я паркуюсь на гостевой стоянке, проверяю сообщения на айфоне – ничего срочного, – надеясь на весточку от Бентона. Есть. «Там, где ты, чертовски жарко, ожидается шторм. Будь осторожна и держи меня в курсе. Люблю» – вот так пишет мой практичный муж, никогда не забывающий сообщить прогноз погоды и другую полезную информацию. Я отвечаю, что тоже люблю его, что со мной все в порядке, и обещаю позвонить через несколько часов. Отправляя сообщение, наблюдаю за административным зданием, из которого в сопровождении сотрудника тюрьмы выходят несколько мужчин в костюмах и галстуках. Гости похожи на адвокатов, возможно, чиновников пенитенциарной системы. Я жду, задаваясь вопросом, кто они такие и что привело их сюда. Наконец все уезжают в автомобиле без опознавательных знаков. Убираю телефон в сумочку, которую прячу под сиденье. С собой у меня будут только водительские права, чистый конверт и ключи
