лицом и вечно нечёсаной бородой с застрявшими в ней и искрящимися на солнце рыбьими чешуйками. Огромные кулаки с загрубевшей на них от холодной морской воды кожей он прятал в карманы засаленных брюк и всегда угрюмо молчал. Следом семенила его жена Руби – бледная, худенькая, угловатая и печальная, в своей лучшей (вот уже десяток лет) юбке из тёмно-синего твида, старомодной шляпке и накинутой на плечи пёстрой шали. Она куталась в неё в любое время дня и года, будто никак не могла согреться. Замыкал шествие их сын Том – с неуклюжей походкой, в соломенной шляпе набекрень, – напевая под нос одному ему понятные песенки. Ему можно было дать и шестнадцать лет, и восемнадцать – такой вот вечный подросток-переросток с глуповатой улыбкой. Муж рассказал ей, что ребёнком тот упал в заброшенные гранитные каменоломни в глубине острова, нашли его только через пару дней и с тех пор он немного не в себе, но безобиден и услужлив.
И правда, Том всегда пытался сделать ей приятное: придержать дверь, подвинуть скамеечку для ног, поднять упавший молитвенник. Он приносил то румяное яблоко, то корзинку клюквы с болот, то букет полевых цветов и вручал свои дары, бормоча что-то неразборчивое. Почему-то ей часто слышались слова: «Будь осторожна»…
Однажды Том поднял на неё глаза, и она удивилась его вполне осознанному и твёрдому взгляду. Он тут же опустил голову и бочком отошёл к матери, которая заботливо усадила его на дальнюю скамью. А она быстро забыла этот эпизод, не придав ему значения…
В числе прихожан церкви Святой Елены был и паромщик Джон Болл – рослый, грузный, но сохранивший выправку военного моряка; всегда с похмелья, любитель отпустить солёную шуточку и частенько пропадающий в таверне на побережье. У причала была небольшая лачужка, где он обитал, и оттуда по вечерам долетали куплеты непристойных матросских песенок. По воскресеньям он привозил на пароме викария Уилкинсона и оставался на службу. А в те дни, когда паром не ходил, Болл помогал смотрителю в радиорубке: сказывался опыт службы на военном судне.
Приходили и несколько семейств крестьян и рыбаков с южной оконечности острова. Среди них – Эвансы и Кейблы, у которых она покупала свежие яйца, козье молоко и овощи. Вот, пожалуй, и всё их маленькое общество…
Свет маяка продолжал острым лезвием вспарывать ночную тьму за окном, а завывания ветра и грохот шторма заглушали все звуки вокруг. Начни кто-то звать на помощь, никто и не услышит…
В ближайший городок на побережье, что километрах в тридцати от Эксетера, ей удавалось вырваться нечасто: паром приходил регулярно только по воскресеньям и в туристический сезон. В остальное же время – только три-четыре раза в месяц, доставляя необходимые продукты и хозяйственные товары для жителей острова, газеты, письма, какие-то запчасти для маяка и радиорубки и топливо для генераторов.
Ей доставляло удовольствие бродить
