грудами дерева, железа и кирпича – обломками бог знает какого несметного количества домов, – но и вся южная сторона парка теперь нарезана под огороды. Необходимость, признавала Саффи, но оттого не менее трагическая. Нехватка картофеля вызывает бурчание в животе, а отсутствие красоты ожесточает душу.
Впереди порхала поздняя бабочка, складывая и раскрывая крылья, как зеркальные половинки каминных мехов. То, что подобное совершенство и подобный покой существуют и тогда, когда человечество стремится обрушить небо себе на голову… что ж, это поистине чудо. Лицо Саффи просветлело; она протянула палец, но бабочка не обращала внимания, то взмывала, то опускалась, изучая коричневые плоды мушмулы. Вне всяких сомнений – настоящее чудо! Саффи с улыбкой побрела дальше к замку и нырнула в сучковатую беседку из глицинии, стараясь не зацепиться волосами.
Мистеру Черчиллю следовало бы вспомнить, что войны выигрываются не пулями едиными, и наградить тех, кто сумел сберечь красоту, когда мир вокруг разлетался на уродливые осколки. «Медаль Черчилля за сохранение красоты в Англии – неплохо звучит», – подумала Саффи. Когда она упомянула об этом недавно за завтраком, Перси ухмыльнулась с неизбежным самодовольством человека, который много месяцев спускался в воронки от бомб, зарабатывая свою собственную медаль за отвагу, но Саффи не считала это глупостью. Более того, она сочиняла письмо в «Таймс» на данную тему. Суть письма: красота очень важна, точно так же как живопись, литература и музыка, особенно теперь, когда цивилизованные нации вынуждают друг друга совершать все более варварские поступки.
Саффи всегда обожала Лондон. Ее планы на будущее зависели от его сохранности, и каждую сброшенную бомбу она воспринимала как личное оскорбление. Когда налеты были в полном разгаре и рокот зениток, вой сирен и непростительные взрывы были верными ночными спутниками, она яростно грызла ногти – отвратительная привычка, в которой она винила лично Гитлера, – гадая, возможно ли страдать еще больше, оттого что отсутствовала в городе, когда разразилось несчастье, точно так же как тревога матери за раненого сына усиливается с расстоянием. С самого детства Саффи казалось, что ее жизненный путь пролегает не через топкие поля или древние камни Майлдерхерста, а вьется среди парков и кафе, ученых бесед Лондона. Когда они с Перси были маленькими, после того как их мать сгорела, но до рождения Юнипер… когда их еще было трое… папа каждый год брал их в Лондон пожить в доме в Челси. Они были совсем малышками; время еще не обточило их, отполировав различия и заострив мнения, и с ними обращались как с копиями друг друга… да и сами они считали себя таковыми. И все же в Лондоне Саффи ощутила в душе самые начатки разделения, скрытые, но мощные. В то время как Перси, подобно отцу, вздыхала по широким зеленым лесам родины, Саффи оживала в городе.
За спиной раздался грубый грохот, и Саффи застонала, не желая оборачиваться и видеть тяжелые тучи, которые, как она знала, злорадствовали у
