семья?
Сабрина уже задумывалась об этом. Она еще в шестом классе прочитала «Дневник Анны Франк»[17] и с тех пор интересовалась историей Холокоста. Можно даже сказать, что изучение Холокоста превратилось для нее в своеобразное мрачноватое хобби. Для себя она на этот вопрос уже ответила: она не стала бы рисковать своей жизнью ради посторонних людей. Может, ради спасения сестры или кого-то из родных, но не совершенно незнакомого человека. Однажды, когда Сабрине было всего 12, какой-то мальчишка обозвал Сару «черномазой», и Сабрина бросилась на него с кулаками, в результате чего все закончилось для нее рассеченной губой и шатающимся зубом. Но Ирена Сендлер спасала абсолютно неизвестных ей людей, и этого Сабрина понять не могла.
Она не раз задумывалась, почему евреи вообще оставались там, где жили… почему не убегали от фашистов. Неужели нельзя было где-то спрятаться от них? Хотя, вероятнее всего, они просто не могли заставить себя покинуть свои дома… бросить все и бежать неведомо куда. Может, они знали то, что знает Сабрина. Может, они знали, каково это выдирать из почвы свои корни и отправляться в чужие места, где тебя никто не знает, где никому до тебя нет дела, где вся жизнь непредсказуема, где весь твой мир изо дня в день переворачивается с ног на голову.
– Я бы хотела надеяться, что у меня хватило бы храбрости поступить так же, как Ирена, – сказала Меган, – но… я просто не знаю. Я думаю, никто этого не может знать до мгновения, когда нужно будет принять решение. Мне просто хочется верить, что я не спасовала бы и сделала то, что считаю правильным.
Лиз открыла свою тетрадку и покашляла, чтобы вклиниться в разговор:
– А я прочитала, что поляков, хоть как-то помогавших евреям, было, типа, всего около процента. Лично я не знаю, что бы я сделала. Надеюсь, я бы повела себя правильно, но шансы на это невелики. Я, наверное, испугалась бы.
– И я тоже, – сказала Сабрина. – Да еще ради незнакомых мне людей. Мне потому и не терпится разобраться, почему она это все делала.
В этот момент Меган вдруг подумала, что на месте Ирены она тоже могла бы не справиться со страхом… и эта мысль ее очень сильно обеспокоила. В результате Меган решила перевести разговор в другое русло:
– А интересно, остались ли в Польше родственники Ирены? Может, у них можно было бы побольше о ней узнать. Или у кого-нибудь из спасенных детей, которым было достаточно лет, чтобы ее запомнить. Ведь наверняка многие из них были еще совсем маленькие и даже не понимали, что их спасают.
В аудиторию вошел Мистер К.:
– Как у вас движутся дела, барышни?
Меган снова расплылась в улыбке и с новообретенной уверенностью сказала:
– Просто прекрасно. У нас уже целая куча всяких идей.
– Сабрина, что скажешь?
Меган показалось, что Сабрина заколебалась с ответом:
– У нас не так-то много данных.
– Лиз?
– Ага. У нас, типа, целая гора информации про Холокост вообще. Ее даже слишком много. Но
Франк Анна (Аннализа Мария, 1929–1945) – девочка-еврейка, скрывавшаяся с семьей от нацистов в Амстердаме (Голландия), пока по доносу голландских соседей их не вывезли немцы на уничтожение в концлагере Берген-Бельзен (Германия). В 1942–1944 гг. Анна вела дневник, который был издан после войны и приобрел мировую известность.
