на свете?
Слушаю свою душу.»
Марина Цветаева
"Мне отмщение, и аз воздам"
(Рим.12:19).
Пролог
Мама умерла, когда моему старшему брату, Серафиму было 9 лет, а мне, его сестре, – только 7.
Умерла она в возрасте 43 лет.
Причиной смерти, Папа всегда указывал как «астматический приступ» и непременно, тут же, с облегчением в сердце, указывал на тот факт, что ни брат, ни я, этого заболевания не унаследовали. Указывал он на этот факт как-то уж, очень скороспешно, и даже для нас, в детском возрасте, очевидно было, что Папа не желал говорить о самой смерти Мамы и тем более, что-то нам объяснять.
Конечно, детьми, мы спрашивали его неоднократно: «Папа, а как умирают от астмы?» и он отвечал кратко, отрывисто, с явным нежеланием: «Просто перестают дышать». Я с братом тут же, балагуря, наперебой, демонстрировали это «не дышать», но мгновенно начинали нервничать уже после 5 секунд, в дичайшем ужасе пугаясь того, что дыхание не возобновится или, возобновившись, тут же остановится из-за нашего неразумного эксперимента. Мы начинали дышать быстро, глубоко и всё это кончалось раскатистым, бесшабашным и добродушным смехом. Не надо нас судить: мы были лишь детьми!
Папа резко холодел, менял тему и, частенько, выгонял нас прочь с глаз долой: «Ну, всё, давайте-ка, идите! Заниматься делами».
Чуть позже, пару лет спустя, мы как-то спросили его, с осторожностью: «А Маме… было больно?». Папа уверил, уберегая нас, что «Нет, нет… всё произошло очень быстро… Она не смогла больше дышать, потеряла сознание, остановилось сердце и всё. Не стало Вашей Мамы. В госпиталь, в карете «скорой помощи», её доставили уже как «скончавшейся по прибытии», а уж в реанимации, врачи не смогли восстановить работу сердца. 3 часа мучились (это при том, что протокол гласит «работать» над пациентом, только 15 минут), а я настаивал под всевозможными угрозами и стращаниями, засудить и прочее такое: продолжать пытаться её оживить и привести в жизненное состояние, даже, если она обратится в «овощ», но дети смогут её видеть живой. Непосильные труды, упрямство и величайшая самоотдача врачей, – Увы! – не увенчались успехом, и Мама, всё-таки, умерла.»
Не любил он говорить об этом и, по большей части, наотрез уклонялся. С годами, мы перестали поднимать эту тему, а Папа, если и упоминал Маму, то лишь чтобы ещё раз нам напомнить, что мы унаследовали ту или иную черту характера или жест: «Совсем как Ваша Мама». И на его лице отображалась такой силы, трагедия и боль, которую трудно облечь в слова: словно затмение солнца внезапно проскользало. Однако, было подспудное, неприятное и подтачиваемое ощущение того, что Папа что-то нам не договаривал и утаивал от меня с братом, но тогда до смысла этого «подспудного чувства», мы не доискивались, вместе с тем, оно прочно хранилось внутри и теребило, время от времени.
Повзрослев, и начав изучение этого заболевания, углубляясь в его детали, я стала задаваться очевидным вопросом: как же так вышло, что Мама умерла от астмы? Ведь болела она с детства, лекарства были, денег по рассказам Папы – хватало, да и жила она не в стране, так называемого, третьего мира, а в США!. На представление моих фактов, Папа тут же, наскоро и суетливо перечислял, что “они в то время жили за городом”, “госпиталь был далеко” и «скорая помощь» просто не успела вовремя подъехать”.
Однако, чем старше я становилась, тем слабее верилось его объяснениям и уверениям: неубедительными были факты и неубедительна была его интонация, с которой он вновь и вновь вторил всё одно и тоже, но спорить с ним не было никакого толка: он болезненно раздражался, заметно волновался, а с его слабым сердцем это было опасно. Расспросить и разузнать что-либо было не у кого: никаких свидетелей того события не существовало. Более того, ни бабушек, ни дедушек, ни тёть, ни дядь у меня с братом не было. Как не было у Папы никаких друзей, а те редкие знакомые, которые и появлялись изредка на горизонте, зубрёжкой, до оскорбительного, повторяли те же Папины слова, что добавляло дополнительную дозу подозрительности, поскольку актёрского таланта у них не было никакого, а потому выходила сплошная явная фальш.
Другие просто отмахивались, извиняясь, что они при этом не присутствовали, что их в то время в жизни наших родителей не было.
Ещё страннее было и то, что, по словам Папы, и у Мамы никаких друзей никогда не было. Ни друзей, ни родственников, ни знакомых, ни встречных-поперечных, ни хоть кого-то, кто бы как-то её знал или припомнил. Словно её и не существовала вовсе.
Возможно ли такое?
Официальной могилы Мамы не было: в своём завещании она убедительно просила, чтобы её тело кремировали, а прах развеяли у берегов Атлантического океана Марокко. Страны, которую ей так и не удалось посетить, но полюбила до высшей степени и самозабвения, неизвестно по каким причинам. Завещание было с непримиримой строгой оговоркой: никто, кроме детей и мужа не должен знать:
