не добьюсь. То, что здесь не жизнь, а просто существование, я поняла сразу. Пусть мне всего шестнадцать, и, по сути, я никто, не обладаю никакими правами, но из этой передряги надо было выбираться.
Тетя Натали, Светлана, относилась к племяннице очень плохо. Хотя сказать, что плохо – это не сказать ничего. Она понимала, что ее муж неплохо зарабатывает, и ее раздражало то, что часть этих денег приходится тратить на Натали. Присутствие Натали в доме также не радовало тетю. Она привыкла быть дома одна, ни в чем себя не ограничивать и входить в какие-то рамки только по возвращении мужа.
– Отойди от холодильника, – однажды приказала Светлана. – Что ты там ищешь?
– Думала, там есть йогурт.
– Думала она, – усмехнулась Светлана. – Ты, по-моему, подзабыла, что твоего здесь ничего нет. Что дают, то и ешь. Йогурт ты уже, кажется, ела сегодня.
– И что?
– Ты еще пожалуйся! – Светлана изменилась в лице. – Кормим мы тебя неплохо, а то, что тебя избаловали твои родители, меня не касается.
Натали молча ушла в комнату. Когда к ней приходила репетитор по английскому языку, тетя Светлана играла роль заботливой матери и долго рассказывала молодой женщине с грустными отекшими глазами, какая у нее хорошая и замечательная дочь. Преподавательница мило улыбалась в ответ, хотя у Натали складывалось такое чувство, что и она, и учительница отбывают здесь некую повинность. Никакой заинтересованности в успехе обучения у репетиторши не было: получив свои пятнадцать долларов за занятие, она растворялась в толпе совершенно равнодушных к Натали людей.
Один раз к ним заходили из опеки – Натали поняла это по разговору. Светлана показала двум инспекторам комнату Натали. Инспекторы одобрительно закачали головами и что-то пометили каждый в своем бланке. Натали была готова на ломаном английском объяснить им, каково ей здесь, в конце концов, рассказать о том, что дядя Рудольф ее изнасиловал. Но инспекторы с ней даже не заговорили. После их визита Натали сидела в комнате, разглядывая маленькую фотографию родителей из того альбома, что она тайком в вещах увезла с собой, и тихо плакала.
2
Натали стояла на лестнице. Внизу стоял Рудольф и говорил с кем-то по телефону сначала на английском, потом перешел на русский.
– Ты понимаешь, что все должно пройти так, как я сказал, иначе мы потеряем сто тысяч, и тебе придется самому их заплатить. Ты меня, кажется, не понял: сделаешь все так, как я скажу. Контейнер приходит, мы его оформляем. Я договорился, вскрывать и проверять его никто не будет. Твое дело сделать один комплект бумаг, а потом и второй. Оформляешь, передаешь, контейнер уходит нашим друзьям, они платят нам деньги. Ясно? Твою мать, ясно тебе?
– Контрабанда, – подумала Натали. – Но чего? Хотя, какая мне разница…
Под Натали скрипнула половица.
– А, это ты, – Рудольф посмотрел наверх. – Мы с тетей уедем на пару часов по делам, тебя закроем в доме. Поняла?
– Поняла, – грустно
