серебра и разных дорогих предметов на два миллиона»[86]. И это при том, что гражданам Советской республики в период «военного коммунизма» запрещалось владеть имуществом более чем на 10 тысяч рублей.
Партийных коррупционеров пытались провести через так называемое партийное следствие – Комиссию партийного контроля (КПК). Расследование по делам КПК было поручено «кровавой латышке» Штальберг, которая в прошлом любила лично приводить выносимые ею же смертные приговоры в исполнение[87]. В своем кругу она откровенничала: «Раньше я бы их всех просто приговорила к расстрелу, а сейчас приходится с ними цацкаться да разбираться». Однако руки у нее были коротки: в тех случаях, когда проворовавшийся партиец имел серьезных покровителей, ЦКК оказывалась бессильна[88].
Из всего этого Ягода мог сделать лишь один важный вывод: близость к партийному руководству дает совершенную индульгенцию. Вот что значил для него партбилет. Однако он не давал пропуска в роскошные загородные дворцы, где блаженствовал Троцкий. Нетрудно предположить, что именно в этот момент, глядя на строящих «военный коммунизм» трудармейцев и их грубых, злобных, как собаки, конвоиров, Ягода сделал открытие, предопределившее его дальнейшую судьбу. Он воочию увидел, что дворец Троцкого отделен от копошащейся в грязи и мусоре массы трудящихся штыками охранников, и ничем иным. Что если ему возглавить этих охранников? С этого момента Ягода посвятил данной цели каждый шаг своей жизни. Со временем он станет главным конвоиром страны, он построит свой собственный «военный коммунизм» под названием ГУЛАГ, он будет не хуже Троцкого прохлаждаться в загородных дворцах и станет таким же «полудержавным властелином». Будет у Ягоды и свой поезд, только для поездок не на фронт, а на курорты[89]. Но невозможно проделать этот путь иначе, чем проскальзывая сквозь непролазные джунгли внутрипартийных интриг в кремлевском руководстве.
Тем временем политика «военного коммунизма», основанная на массовых реквизициях и казнях, взятии заложников среди мирного населения и т. п., привела к выступлениям голодных рабочих, восстаниям крестьян. ВЧК покрыла всю страну сетью переполненных тюрем, где, по словам совместного приказа Дзержинского и Ягоды, «сидят главным образом рабочие и крестьяне, а не буржуи»[90]. В итоге встревоженная партийная верхушка провозгласила временное отступление от практики «военного коммунизма» и переход к нэпу (новой экономической политике). В письме Л. Б. Каменеву от 3 марта 1922 г., непосредственно перед XI съездом, Ленин раскрывает карты: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору экономическому. Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников… милые мои, придет момент, я вас за это буду вешать…»[91]. Пока их не начали вешать, большевистские вожди решились во что бы то ни стало не допускать единоличной власти
Ф. Э. Дзержинский… – С. 238.
