Так было бы не в первый раз.
Я заглушил двигатель и спрятал конверт с подарочным сертификатом и наличными в бардачок. Приносить свидетельства щедрости Мартина Форда в трейлер – значит напрашиваться на кучу дерьма.
Я повернул ключ в замке и поморщился, когда дверь скрипнула. Заглянул внутрь, как укротитель львов, перед тем как войти в клетку. Батя сидел на диване. Сидел, вырубившись. Подбородок опущен на грудь, влажно храпит. Телевизор показывал новости. Вторая бутылка Old Crow присоединилась к первой на кофейном столике, тоже уже пустая. Воздух казался густым от сигаретного дыма.
Я выдохнул с облегчением. Тихо подкравшись, я выключил телевизор и свет. Я подумывал о том, чтобы уложить отца и накрыть одеялом, но по горькому опыту знал, что безопаснее просто оставить его одного. Не хотелось давать последнее представление «Эдипа» с разбитым носом.
Обогреватель тихо жужжал, но тепло, которое я почувствовал по возвращении, уже сходило на нет. В своей комнате я скинул ботинки и куртку и забрался в постель в одежде.
Мои мысли вернулись к представлению. Лоррен была права: я каждый вечер столько отдавал на сцене – столько гнева и сожалений. Выпускать все эти эмоции в театре было сродни очищению. Позволить боли Эдипа стать проводником моей собственной. Я столько отдавал, потому что у меня столько всего и было после смерти матери.
Я перевернулся на тонком матрасе, пытаясь не думать о том, каково бы было, если б мама присутствовала сегодня на спектакле, сегодня и каждый вечер. Возможно, батя был бы с ней и его склонность к жесткости и твердости еще бы не превратилась в нечто гнилое и отвратительное. Если бы она все еще была с ним. Мы бы все еще жили как раньше, в моем детстве, в одном из тех маленьких домиков, мимо которых я проходил по пути сюда, а не ютились бы в этом разваливающемся трейлере. Вместо пьяных криков и ярости воздух был бы наполнен маминым голосом, пока она работала в саду или подпевала радио. Она отвозила бы меня в «Скуп» за мороженым и «просто так».
Когда мама была жива, я любил Хармони. Саундтреком города был ее приятный голос, играющий на фоне жизни. Но ее заставили замолкнуть навсегда, и, когда она умерла, какая-то часть меня тоже затихла.
Я перевернулся на бок, поворачиваясь спиной к глупым фантазиям и глубже зарываясь в одеяла. Что сделано, то сделано. Она умерла, Хармони был адом, и единственный способ сбежать от несчастий и найти собственный голос – выбраться отсюда ко всем чертям.
«Мартин пригласил агентов по поиску талантов прослушать меня».
Мое актерское мастерство могло бы увести меня куда-нибудь. Я играл не для аплодисментов. От комплиментов мне становилось тошно. Но теперь я вспомнил вечерние овации, когда зал встал, и они не замолкали и не замолкали. Непрекращающиеся аплодисменты раздавались в моей голове, заглушая холодный ветер, свистящий под трейлером.
И прямо перед тем, как меня накрыл сон, я вспомнил золото волос Уиллоу Холлоуэй, стоящей под театральной вывеской. Девушка смотрела на нее так, словно та хранила секреты вселенной.
На следующее утро
