и беседовать о таких вещах, стоя в нескольких метрах от живого следователя прокуратуры, конечно, не стоило. В отличие от Журбина, Арсеньев не придумывал себе оправданий и не искал компромиссов между тем, что можно, тем, что должно, и тем, чего хочется. То, что он думал и чувствовал, никого не касалось и никому не было интересно; значение имели только поступки – выражаясь юридическим языком, деяния, – и то, как эти деяния трактуются в уголовном законодательстве.
– Надо будет проверить этого тракториста, – вторгся в плавное течение его мыслей привычно тусклый, будто стертый от долгого употребления, голос Молоканова.
– Какого тракториста? – машинально переспросил капитан, но тут же спохватился: – А, безутешного вдовца! Проверим, конечно. Хотя куда ему!.. Да и почерк, согласись, знакомый.
– Любой почерк можно подделать, – напомнил майор.
– Не так-то это просто, как кажется, – возразил Арсеньев. – Ты видал, какой срез? Как бритвой! Везде одно и то же: один, максимум два удара, и дело сделано. Это не нож и не топор, а… я даже не знаю что!
– Меч, – насмешливо подсказал Молоканов. – Помнишь, как в «Трех мушкетерах» миледи казнили?
– Миледи… – Арсеньев в сердцах сплюнул на землю. – Вот же сука!
Он вспомнил тело, лежащее грудью на подоконнике, свесив наружу руки со скрюченными, будто норовящими ухватить прохожих за волосы, пальцами, и его передернуло. Труп обнаружила жительница соседней деревни, ежедневно развозившая по дачам молоко после утренней дойки. Он был отлично виден с улицы, и несчастную тетку едва не обнял кондратий, когда она осознала, что, собственно, видит. Судя по результатам осмотра места преступления, убийство произошло в комнате, а в окошко труп выставили специально, чтобы его поскорее нашли.
Зулус был не просто маньяк, убивающий ради наслаждения самим процессом, а маньяк идейный – из тех, что мнят себя борцами за справедливость, чуть ли не спасителями человечества. Очень многие люди – и таких, пожалуй, подавляющее большинство, – вроде бы все про себя зная, всю жизнь ищут соринки в чужом глазу, не замечая в собственном суковатого бревна. Внешних проявлений этого природного свойства человеческой натуры хоть отбавляй, от ворчливых комментариев в адрес героев телевизионных программ до громких выяснений отношений, плавно переходящих в драки с более или менее тяжелыми последствиями, и от обыкновенных сплетен до написания кляузных посланий в компетентные органы. Но время от времени – к сожалению, не так уж и редко – социум производит на свет деятельных уродов, которые, сами будучи весьма далекими от совершенства, ничтоже сумняшеся берутся переделывать мир в соответствии со своими представлениями об его идеальном устройстве. А поскольку управлять климатом, двигать горы и влиять на мировую политику они не в состоянии, эта переделка неизменно сводится к более или менее жестокому и изощренному физическому устранению лиц, чей моральный облик и образ жизни не соответствуют упомянутым идеальным представлениям.
