ориентации?
Он непонимающе уставился на меня, нахмурив брови. Но тут, видно, дошло, и он захохотал до слез. Утираясь белым в синюю полоску платком, ответил:
– Ну, даже будь я голубым, поверьте, на вас в вашем сегодняшнем обличии, я бы вряд ли соблазнился.
Хотите – верьте, хотите – нет, но мне это почему-то показалось очень обидным. Вот, вроде бы, с чего? Но, однако же! Видимо, водка заиграла, а потому я грубо спросил:
– Чего тогда тебя от меня надо, мил-человек?
– Хм. Ну, скажем, я изучаю поведение человека, попавшего в экстремальные обстоятельства.
– Я-а-сн-о, ищете подопытного кролика? – протянул, нелогично вновь перейдя с дерзкого «ты» на более неопределенное «вы».
– В некотором смысле, но точно не в том, в каком вы предполагаете.
– А в каком я предполагаю?
Он помолчал, изучая меня «лелиным» взглядом. А потом вдруг как ляпнет:
– Как вы думаете, Егор Николаевич, сколько вам осталось жить?
Странный вопрос, согласитесь. Однако водка гуляла, и я с вызовом ответил:
– Да сколько бы ни осталось, всё моё!
– Это понятно. Вот только осталось вам жить совсем немного. Если точнее, вы умрете этой ночью. Нет, нет! Не подумайте ничего такого. Вас никто не убьёт и вообще не причинит никакого вреда. Просто не выдержит сердце, – банальный инфаркт, – правда, обширный. Я вообще удивляюсь, как у вас сердце до сих пор не отказало. Да вы ведь и сами часто думаете о себе как о долгожителе среди вашего брата, правда?
Что-то кольнуло в груди. Тоже мне, Нострадамус выискался!
Дело в том, что я почему-то сразу ему поверил. Сам не понимаю, почему. Но было в его словах, его тоне, а особенно, в его глазах что-то такое, что исключало обман. Просто незачем ему было меня обманывать, он ведь, по его словам, изучал реакцию человека в экстремальных условиях. И я как раз идеально подходил на роль подопытного кролика. Странность была в другом. Он говорил о моей смерти как о чем-то, что уже практически свершилось и всем известно. Да, точно! – Как об общеизвестном и бесспорном факте. Это не передать словами, но на уровне ощущений очень чувствуется. Поэтому я даже не стал допытываться, откуда ему это известно. Ох, непростой мне человек попался!
На самом деле, как уже докладывал, я вовсе не боюсь смерти. Частенько даже зову её, особенно в часы тяжких похмельных мучений. Но одно дело думать об этом вообще, так сказать, чисто теоретически, и совсем другое – точно знать, что через несколько часов тебя не станет.
– Это точно? – спросил я севшим голосом.
– Абсолютно.
– А…, скажите, это будет очень больно?
– Не бойтесь, Егор Николаевич, вы умрете во сне так, как уже успели привыкнуть умирать.
– То есть?
– Ну, зарубит вас эта тварь опять. Только в этот раз по-настоящему. Будет больно – да, но недолго. Да не переживайте вы так, дело-то житейское – все умирают!
Меня словно мешком по голове ударили.
